— В университете, конечно, немало всякого сброда, да только мы с ними не пересекаемся, вращаемся по разным орбитам. Ну, скажите, что может быть общего у нас с ними?! Представляете, у них верхом доблести считается умение пить водку, да не просто пить, а обязательно пить и солью закусывать! Видали вы эдакое?! Бахвалятся тем, что живут в грязи и сапоги носят нечищенные. Этакая особенная гордость у них! Они нас презирают за то, что мы правильно говорим по-французски и не сморкаемся посредством двух пальцев.

Снизу послышались звуки рояля и девичий смех. Сергей на минуту замолчал, как бы прислушиваясь, потом продолжил:

— Нет, вы поймите меня правильно, я не кичусь тем, что судьба ко мне благоволила и позволила родиться в семье потомственного офицера, но ведь надо же уважать человека прежде всего за то, что он сам такое! Вот, к примеру, наш семейный доктор — сын бывшего крепостного. Кончил курс, своим усердием добился положения… И почему же его не уважать? А все эти… либералы, радикалы… Никчемные людишки.

— Скажите, на даче у Прознанских жила гувернантка, мадемуазель Жюжеван?

— Жила, но не постоянно, оставалась на три-четыре дня, а потом уезжала на пару дней в город.

— А какие у нее были отношения с Николаем?

— Она продолжала заниматься с ним французской грамматикой, но больше времени проводила просто так. То на лодке вместе катались, то она нас усадит клубнику перебирать, да так, что мы все перепачкаемся. А вообще-то, было весело тем летом. Купаться ходили на озера, мы втроем, еще и Алешка, младший брат Николая, с нами.

— Вопрос интимного свойства: Николай не завел интрижки с кем-либо из крестьянок? — спросил Шумилов.

— Нет, ну что вы?! — изумился Павловский. — Простолюдинки наших северных провинций уж больно… невзрачны. А почему вы спросили?

Шумилов, разумеется, не стал объяснять собеседнику, что в пору своего возмужания именно с обычной казачкой получил первый интимный опыт. Гувернантки у Шумилова не было, и юношескую проблему Алексея Ивановича просто и без лишних затей решил пожилой кучер Остап, инвалид Крымской войны, за пять рублей столковавшийся с веселой черноглазой казачкой. Имени ее Шумилов даже не узнал; случилось это словно бы мимоходом, во время поездки, имевшей совершенно другую цель.

— Я должен был задать этот вопрос, — уклончиво проговорил Шумилов. — А каковы были ваши отношения с Николаем в городе?

— Он как-то раз на вечеринке после изрядной порции коньяка рассказал, что состоит в связи с Жюжеван. Ну, так и что ж тут такого? Мы уже не дети, да и она не барышня из монастырского пансиона…

— Как долго длилась эта связь? — уточнил Шумилов.

— Он говорил, что с весны 1877 года.

— Вы ничего не путаете, Сергей Александрович? Речь шла именно о 77-м годе?

— Разумеется. Ему следовало готовиться к поступлению в университет, они много времени проводили вместе, Жюжеван помогала готовиться. Вот тогда-то все и случилось.

— Какие-то интимные подробности Николай приводил в подтверждение своих слов?

— Нет, от него никто этого и не требовал.

— Молодые люди склонны делиться пикантными подробностями. Для них это новый, еще очень необычный опыт. Так коллекционер спешит похвастаться своим последним приобретением, — постарался объяснить свою мысль Шумилов.

— Нет, Николай никаких особых деталей своих интимных отношений с Жюжеван не разглашал. К чему вы, вообще, клоните? — Павловский явно недоумевал.

— Хорошо, поговорим о другом, — Шумилов демонстративно проигнорировал вопрос. — Расскажите о поездке в бордель в компании с Прознанским.

Взгляд Павловского неожиданно скользнул вниз, и он на секунду сделался похож на нашкодившего кота. Впрочем, в следующую секунду он ощерился:

— А это-то кто вам напел?

— Об этом я прочел в свидетельских показаниях Соловко Владимира. Он что-то напутал? Прежде чем ответить, вспомните о статье 443 Устава уголовного судопроизводства.

— Нет, я не говорю, что Соловко лгал. И я сам лгать не намерен. Просто деликатность темы заставляет быть осторожным в рассказах.

— Разумеется, — согласился Шумилов. — Так что там было в борделе? Как себя вел Николай?

— Представьте себе, напился, много играл на гитаре, бесцеремонно щипал девок, те хохотали и влюбились в него поголовно. Но он ни с кем не уединялся. Я, правда, сам отходил… даже дважды за вечер… но Прознанский так ни с кем… ничего… и не собрался.

— А вам это не показалось странным? — Шумилов сразу же пожалел о слишком очевидном подтексте вопроса. Впрочем, его собеседник не понял скрытого смысла: