«Конечно, такой огромной мастерской мне ни за что не снять, разве что за городом… – рассуждала она. – А если снимать помещение поменьше, мне негде будет повернуться со всем моим хламом… И потом, здесь я ничего почти не плачу за аренду, те гроши, которые с меня берет Союз художников, нельзя принимать всерьез. А вот на новом месте придется раскошелиться…»

Перспектива обновления очень пугала женщину. Она жила в этой мансарде пятнадцать лет, помещение досталось ей как бы по наследству после умершего мужа, которому оно и было первоначально выделено Союзом. Александра редко вспоминала свой брак добрым словом – недолгий союз с некогда талантливым, но совершенно погибшим, спившимся человеком, которым она увлеклась, будто в силу гипноза, был сущим мучением. Но сейчас она понимала, что ее независимое существование также было унаследовано от этого несчастливого брака. «Не выйди я тогда замуж – не было бы у меня этой мастерской. Не будь мастерской, за которую мне не приходилось платить, – не могла бы я быть такой разборчивой, беря заказы и совершая сделки. Из-за чего многие мои знакомые, люди образованные, талантливые, порядочные, от которых и ждать было невозможно, что они пойдут на сделку с совестью, все-таки участвовали в сомнительных махинациях с антиквариатом? Им нужно было платить аренду – вот жестокая, простая правда. А я, значит, которая внутренне их осуждала, не платила, и потому могла сторониться от грязи!»

Призрак грядущего переселения все больше обрастал плотью. Месяц назад в особняк явилась большая комиссия. Что они обследовали, что рассчитывали нового обнаружить в доме, где в большинстве квартир давно провалились полы, лопнули трубы, а в подвале стояла вода – было неясно. Александра была в мастерской и открыла дверь, когда к ней постучали. Комиссия не задавала вопросов, не осматривала помещения, спросили только имя художницы и что-то отметили в своих бумагах. После Александра спустилась к своему единственному соседу, скульптору Стасу. Тот все еще обитал на третьем этаже.

– Видала? – приветствовал ее скульптор, растирая покрасневший шрам на лбу. Когда он волновался или выпивал больше обычного, шрам краснел. – Это перед самым концом. Пропали мы с тобой, ангел мой Саша!

– Думаешь, выселят? – уныло спросила она.

– Выселят, реконструируют… И вот увидишь, хоть дом и останется на балансе Союза художников, такое отребье, как мы с тобой, тут жить уже не будет! Его сдадут или распродадут по частям, как торт! Я удивляюсь уже тому, что мы так долго продержались, в самом центре…

Впрочем, скульптор сильно не унывал. Его служанка, по совместительству модель и муза, суровая старуха, ненавидевшая весь белый свет и всех живых существ, за исключением своего подопечного, уже подыскивала ему мастерскую в ближнем Подмосковье.

– Ищи и ты что-нибудь, Саша! – посоветовал на прощанье Стас. – Не дожидайся, пока тебя выкинут с узлами на улицу… Чует мое сердце, от дома останется одна скорлупка… всю внутренность вычистят, и нас с тобой тоже… Как червей из гнилого яблока!

И скульптор захохотал, запрокинув кудлатую голову. Александра ушла от него, расстроенная. О ее будущем некому было похлопотать, и она была далеко не так беспечна. Художница решила браться за любые заказы и расходовать гонорары как можно экономней, чтобы не оказаться на улице в один прекрасный день. Обычно ей ничего не стоило растратить внушительную сумму за пару дней, купив необходимые книги, материалы для работы, и при этом она продолжала ходить в старой куртке с чужого плеча, питаться всухомятку и ездить на метро, потому что такси бывало ей не по карману. Копить деньги она не умела никогда, а сумма, необходимая для переезда в новую мастерскую, была чем-то настолько мифическим, что Александра боялась об этом думать.

И однако, когда пригласивший ее в Питер заказчик изложил всю суть задания, она готова была отказаться. Дело показалось ей странным и подозрительным…

– Собственно, скрывать мне нечего… – Павел расхаживал по комнате, и только порывистость его движений и выдавала волнение. Его лицо оставалось непроницаемым, а голос звучал ровно. – Просто я вас совсем не знаю… Но вы правы, совершенно правы, что насторожились.

Внезапно остановившись, повернувшись к женщине, он спросил, глядя прямо ей в глаза:

– А признайтесь, вы решили, что я склоняю вас к воровству?

Александра, которая не была готова к такому вопросу, нервно улыбнулась.

– Ну… честно говоря, такая мысль у меня мелькнула. Столько таинственности… И мою задачу вы описали так туманно… Мне показалось, – осторожно продолжала женщина, следя за лицом собеседника, на котором по-прежнему, ничего нельзя было прочесть, – что вы предлагаете мне, под выдуманным предлогом, незаконно проникнуть в запасники некоего провинциального музея… И помочь вам присвоить два хранящихся там старинных гобелена. Без ведома для хранителей…

Последние слова она произнесла уже почти шепотом, словно это могло смягчить их смысл. Павел, ничуть не смутившись, кивнул:

– Именно это я вам и предлагаю.

Несколько мгновений Александра думала, что ослышалась, до того безмятежно он произнес эти слова. И только когда их смысл стал ей окончательно ясен, покачала головой:

– Это невозможно. Будем считать, что я ничего не слышала.

Мужчина подошел к ней вплотную. Он стоял так близко, что она слышала его частое дыхание. Было ясно, что он очень волнуется.

– Я не предлагаю вам ничего красть, только кое-что разузнать! Я хочу получить то, что мне принадлежит по закону!

– Для этого есть другие пути, – у нее тоже участилось сердцебиение и начал срываться голос. – Если в музее по ошибке оказалась ваша вещь, вы можете потребовать ее обратно через суд… Насколько это будет успешно, нельзя предсказать, но музей маленький, провинциальный, и если у вас будет хороший адвокат… Доказательства…

– Да нет же! – Павел с досадой хлопнул в ладоши, словно одним ударом уничтожая все ее возражения. – Никакой суд не докажет моей правоты! Она очевидна только для меня, и будет очевидна для вас… если вы меня выслушаете.