Маргарита и не поверила; она, впрочем, едва слушала болтовню ненавистного Пшенички. Ей только было ясно, что надо, надо во что бы то ни стало поговорить сегодня с Радунцевым.

Она встала и подошла, неслышно ступая по ковру, к стеклянной двери на балкон. Ночь казалась холодной, но было светло, как днем, только зеленее и мертвее, чем днем, и от длинных, неподвижных теней дышало темной сыростью. Полная, небольшая, голубоватая луна стояла в небе, над парком. Маргарита сжала брови и задумалась.

По своей неодолимой привычке она во второе свидание с молодым Радунцевым не удержалась и примерила мысленно, годился ли бы он ей в мужья; но тотчас же здравый смысл подсказал ей беспощадно: нет, он на тебе никогда не женится. И это ощущение было так бесспорно, что мысль исчезла и больше не возвращалась. Да Маргарита и мало занималась теперь собой, своей судьбой: злоба лишила ее всякого эгоизма.

Приехала баронесса с сестрой и с двумя собачонками. Раскутываясь, она объявила, что Володя Челищев придет пешком, что он совсем выздоровел и на днях окончательно уезжает.

– Какой холод, какая свежая ночь! – говорила сердито баронесса, усаживаясь и усаживая собачонок. – Я все думаю, как-то наш бедный Константин Павлович? Не дует ли у него наверху? Дует, наверно дует! Бог весть, чем это может кончиться! Он никогда так поздно не оставался на даче! Ах, вот и они!

Радунцевы, отец и сын, входили в комнату. Через несколько минут явился и Володя Челищев. Володя казался после болезни еще более свежим и упругим. У него с молодым Радунцевым мелькало что-то общее: у обоих уши были крепко промыты и волосы плотно выстрижены. Только Радунцев был постарше и потолще, и тело у него на щеках слегка, едва заметно, висело.

Они, видно, встречались раньше, молча, с натянуто-равнодушной улыбкой подали друг другу руки. Володя отошел к роялю.

Баронесса, которая была в дурном настроении, строго допрашивала генерала, дует у него или не дует, и не хотела верить, что не дует. Прибаутки Пшенички как-то не вытанцовывались при молодом Радунцеве, который, впрочем, говорил с ним очень дружественно. Разговор шел не общий, но живой.

«Господи, – думал Вася. – Какие собаки! Как глядят! Жутко даже. Только не говорят».

Собаки, точно, смотрели на него пристально. Они сидели в одном углу маленького диванчика, в стороне. В другом углу сидел Вася, робкий, умиленно-торжественный, в новом костюмчике. Вечер ему очень нравился. Но глаза собак теперь мешали и мучили его. Собаки не отрывали от него зрачков, иногда только ближняя наскоро оборачивала голову к другой, торопливо облизнувшись, на мгновенье прижав уши, словно что-то шептала ей – и опять сейчас же вперялась в Васю. И Вася с тоской думал: «Господи! Какие собаки! И что у них на уме? Чего они на меня?..»

Но он покорился, застыл под взорами, боясь двинуться. Маргарита прошла мимо. Он тихонько дернул ее за платье и посмотрел умоляюще. Он хотел, чтобы она сняла с него чары собачьих взоров. Но она не поняла, рассеяно скользнула взглядом, – потом вдруг лицо ее слегка вспыхнуло и переменило выражение, точно она сразу что-то сообразила и на что-то решилась.

Она повернулась и быстро вышла из комнаты.

До Васи долетел громкий хохот разошедшегося Пшенички – и с другой стороны отрывистый, быстрый и тихий разговор Нюры и Володи Челищева у рояля. Нюра перелистывала ноты в углу, в тени, и говорила Володе, не глядя на него, так что издали и незаметно было, что они разговаривают:

– Очень трудно… Но чем труднее, тем лучше… Вы увидите, что я человек. Характер ли это, упрямство ли, будет по-моему, будет так, как я решила.

– Вы надеетесь на согласие?..

– Не знаю… Это все равно. Так или иначе. Я уже писала туда…

– Но вы несовершеннолетняя…

– Не беспокойтесь, законы не станут применять. Я знаю характер… Когда вы уезжаете?

– Через полторы недели. Но вы помните все, о чем мы с вами говорили? Ваша личность…

– Я знаю, я поступаю свободно, так, как мне нравится, иду туда, куда идти мне нужно. И никого не делаю за себя ответчиком. Я – человек.

Она наклонилась над нотами. Щеки у нее пылали, и даже маленькое ухо под спустившейся прядью волос порозовело.

– Пишите мне туда же, – проговорил Володя и отошел.

Вася слышал этот разговор и не обратил на него никакого внимания. Он трепетно ждал, когда пойдут чай пить, надеясь, что баронесса возьмет собак. Вот, наконец все встали, генерал подал руку баронессе… Она как будто забыла собак. И собаки не пошли за ней, продолжая пристально и упорно глядеть на Васю.

Вася облился ужасом: он был теперь с ними один в комнате. Неизвестно, чем бы это кончилось, но в эту минуту вошла Маргарита. Она озабоченно взглянула на дверь в столовую и прямо подошла к Васе. Собаки глухо зарычали, но она этого и не заметила, взяла Васю за руку и потянула его тихонько к окну. Вася смело встал. Чары были нарушены. Собачонки обе сразу спрыгнули с дивана и неслышно побежали в столовую.