22. Тут я обратил внимание на небольшую тарелку с зефирчиками, стоявшую рядом с Хлоей, возле ее локтя. Необъяснимым с точки зрения семантики образом вдруг показалось очевидным, что я не столько люблю Хлою, сколько зефирю ее. Я никогда не узнаю, что такого заключалось в зефире, что так внезапно в точности совпало с моими чувствами к ней. Это слово, показалось мне, передавало самую сущность моего состояния с точностью, на которую слово «любовь», отягощенное всеми злоупотреблениями, никак не могло рассчитывать. Еще труднее объяснить то, что, когда я взял Хлою за руку и, подмигнув Богарту [39] и Ромео, сказал, что должен сообщить ей что-то очень важное: что я зефирю ее, она, по-видимому, прекрасно все поняла, ответив, что ничего слаще ей за всю жизнь никто не говорил.

23. С тех пор, по крайней мере для нас с Хлоей, любовь перестала быть просто любовью, она стала сахарной, пухленькой штучкой, пару сантиметров в диаметре, которая нежно тает во рту.

1. Лето ворвалось вместе с первой неделей июня, превратив Лондон в средиземноморский курорт, вытащив людей из домов и офисов в парки и скверы. Жара совпала с приездом нового коллеги, американского архитектора, которого наши пригласили на полгода для совместной работы над деловым центром недалеко от Ватерлоо.

2. — Мне говорили, что в Лондоне каждый день дождь, — и вот, пожалуйста! — заметил Уилл, когда как-то раз мы в обеденный перерыв сидели в ресторане в Ковент-Гарден. — Трудно поверить, а я привез одни свитера.

— Не переживай, Уилл, здесь тоже продаются футболки.

Впервые я встретился с Уильямом Ноттом пять лет назад, когда мы оба провели семестр в школе рисунка на Родосе. Это был человек неправдоподобно высокого роста, с неизменной, словно задубевшей улыбкой, не сходившей с его лица, загорелого и грубого, как лицо путешественника. Со времени окончания учебы в Беркли он сделал успешную карьеру на Западном побережье, где считался одним из наиболее перспективных и мыслящих архитекторов своего поколения.

3. — Так скажи, ты встречаешься с кем-нибудь? — спросил Уилл, когда настала очередь кофе. — Неужели все еще с той, как ее имя? Ну, с той…

— Нет, что ты, что ты, с ней уже давно все. То, что сейчас, гораздо серьезней.

— Здорово. Расскажи.

— Ты обязательно придешь к нам поужинать, и я вас познакомлю.

— С удовольствием. Расскажи поподробнее.

— Ее зовут Хлоя, ей двадцать четыре года, она занимается компьютерной графикой. Она умная, красивая, очень классная…

— Звучит ужасно.

— А как ты?

— Если честно, не о чем рассказывать. Я встречался с той девочкой из UCLA [40] , но знаешь, каждый хотел командовать, и потом вроде как оба спаслись бегством. Мы не были готовы к продолжительному заплыву, так что… Но расскажи мне еще что-нибудь об этой Хлое, что ты нашел в ней?

4. Что я нашел в ней? К этому вопросу я вернулся в тот же день вечером, посреди супермаркета «Сейвуэй», когда меня охватил восторг при виде того, как, стоя у кассы, Хлоя укладывала покупки в пластиковый пакет. В этих простых движениях мне явилась такая бездна обаяния, что я понял: я готов почти все принять в качестве безусловного доказательства ее совершенства. Что я нашел в ней? Да практически все.

5. На какое-то мгновение я вообразил себя йогуртом — лишь для того, чтобы меня так же осторожно и бережно пристроили в пакете между банкой тунца и бутылкой оливкового масла. И только атмосфера супермаркета, не располагавшая к мечтательности («Неделя дешевой печенки»), напомнила мне, как опасно такое скольжение в глубь романтической патологии.

6. Когда шли обратно к машине, я сделал Хлое комплимент по поводу того, как неотразимо она делает покупки.

— Не говори глупостей, — сказала она в ответ. — Можешь открыть багажник? Ключи у меня в сумке.

7. Находить очарование в необычных вещах означает отказ очаровываться тем, что лежит на поверхности. Нехитрое дело восторгаться парой глаз или контурами изящно очерченного рта. Насколько сложнее распознать обаяние, скрытое в движениях женщины, когда она выходит из супермаркета. Манеры Хлои были залогом иного, большего совершенства, которое влюбленному еще предстоит открыть. Они являлись как бы вершиной айсберга, указанием на то, что стоит за ними. Разве ее движения от любящего не требовали оценить их по достоинству, оценить то, что, конечно, оставило бы равнодушным кого-нибудь менее внимательного, менее влюбленного?

8. И все же на пути домой, среди потока машин в этот час, я продолжал пребывать в задумчивости. Моя любовь учинила себе допрос. Какие выводы следовали из того, что вещи, вызывавшие мое восхищение, сама Хлоя расценивала как случайные и безразличные с точки зрения ее подлинного «я»? Не отыскивал ли я в Хлое черт, которые попросту не принадлежали ей? Я бросил взгляд на покатую линию плеча, на прядь волос, приставшую к спинке сиденья. Она повернула ко мне лицо и улыбнулась, и я на мгновение увидел щель между двумя ее передними зубами. Насколько большая доля моей чуткой, эмоциональной возлюбленной скрывалась в этой симпатичной пассажирке?