Ребекка, обнимая Томаса за плечи, провела его через толпу. Не размыкая объятья, подтолкнула к двери.

Пол был залит солнечными лучами. Женщина-инспектор застыла посреди комнаты. Ее жетон сиял. «Инспектор Харнон». Ребекка осознала, что способность говорить вернулась к ней. Она вновь может называть имена, произносить слова, формулировать мысли. По пояснице разливалось тепло.

Одежда Томаса пахла торфяным дымом. Это была, осознала она позднее, одна из немногих данных ей подсказок.

В дом все шли и шли люди. За окном стоял фотограф. Со всех сторон звонили телефоны. На плите свистел чайник. Томас окаменел от страха. Его нужно увести от этой толпы. Фотограф прислонил объектив к оконному стеклу. Ребекка успела развернуть Томаса спиной прежде, чем блеснула вспышка.

В комнате Томаса утреннее солнце разрисовало пол узором из маленьких прямоугольников. Ребекка опустила жалюзи на окне. Шлем лежал на кровати. Пижама Томаса, аккуратно сложенная, — на стуле. В дверь стучали. Ребекка не реагировала. Томас затрясся. А Ребекка гладила его лицо, целовала его.

За ее спиной робко приоткрылась дверь.

— Оставьте нас, пожалуйста, — произнесла Ребекка. — Оставьте нас.

Она дотронулась до его щеки, потом стянула с него бурую куртку. Охотничья. Порылась в карманах. Обрывки ниток, комочек меха, отсыревший спичечный коробок. Томас поднял руки, и Ребекка стянула с него через голову толстовку. Кожа у Томаса была гладкая, в мурашках.

С его волос слетел на пол оборванный листок. Ребекка развернула Томаса, осмотрела его спину, затылок, лопатки. Никаких отметин. Ни царапины, ни ссадины.

Пригляделась к брюкам, в которые он был одет. Джинсы. Велики на несколько размеров. Мужские. Подпоясаны потертым лиловым ремнем с золоченой пряжкой. Одежда из другой эпохи. Праздничная. Когда-то была. По ее рукам пробежали холодные мурашки.

— Нет, — проговорила она. — Только не это.

Она потянулась к Томасу, но он оттолкнул ее руку. Дверь снова задрожала на петлях. Она обернулась и увидела лицо Алана: подтянутая плоть, карие кнопочки глаз.

— Позови сюда инспектора, — сказала она. — Скорее.

Когда они приехали в больницу, снаружи по-прежнему сияло утро. В коридорах с низкими потолками воздух был затхлым, и повсюду виднелись грязные отпечатки подошв. Желтые стены словно придавливали их к полу. Едкий запах карболки заставил Ребекку подойти к окну. Деревья замерли недвижно, над крышами орали чайки. Она стояла, думая о невообразимом, пытаясь распутать клубок слухов, улик и фактов. Она ждала, что скажут врачи, и минуты еле ползли. А мимо, по коридорам, ходили медсестры, дребезжали каталки, и санитары везли тяжелые тележки, и неиссякающий поток людских бед втекал в приемный покой и вытекал обратно. И каждая история, каждый эпизод, каждый удар сердца этого города неумолчно колотились в больничные окна.

Вода лилась сильной горячей струей. Ребекка подставила под нее запястье, проверяя температуру. Томас вошел в ванную, кинул на пол красный джемпер, снял брюки цвета хаки. Оставшись в одной белой рубашке, стал неуклюже возиться с пуговицами. Она потянулась помочь, но он отстранился. Снял рубашку, взял плавки, показав Ребекке жестом: «выйди». Значит, теперь он хочет переодеваться в плавки на время, пока она его моет. Ну что ж, нормальное желание, подумала она.

В доме снова было тихо. Слышен был только рокот волн. Ребекка включила свой новый мобильник. Десяток сообщений. Ничего, посмотрит потом.

Вернулась в ванную, прикрывая глаза ладонями. Воскликнула: «Ку-ку!»

Он стоял перед ней, худой и бледный. Плавки были ему узковаты. На тощем животе виднелась полоска тонких, коротеньких волосков, уходившая от пупка вниз. Томас переминался с ноги на ногу, сцепив руки перед собой — загораживался.

Его никто не тронул. Так сказала инспектор Харнон. Легкое обезвоживание, но в остальном — никаких травм. Никаких надругательств. Ни порезов. Ни шрамов. Были сделаны все возможные анализы. Позднее инспектор расспросил жителей деревни. Никто не признался, что видел Томаса в эти дни. Никаких улик.

Пусть он на следующей неделе пройдет тестирование, сказали они. Нужен психолог, ответила она. Кто-то, способный восстановить картину по крупицам.

Ребекка знала, что ее вопросы навсегда останутся без ответа. До разгадки не докопаться, и никакие фотографии, никакие карты, никакие прогулки по побережью в этом не помогут. Она снова поведет его купаться, в самое ближайшее время, спустится с ним к морю. Они вместе войдут в воду и будут развлекаться на мелководье. Она будет наблюдать, как он осторожно огибает гранитную глыбу. Уведет его подальше от течения. Возможно, шестое чувство подарит ей подсказку. Но она сознавала: ей все равно не удастся доподлинно узнать, что же произошло.