Шрифт:
Мои уши заложило от пронзительного крика. Крика, переполненного болью, жалобного, даже немного обиженного. Маг, наконец-то, опомнился и бросился к сыну. Бросился, чтобы подхватить уже бездыханное тело. Вместе с криком с губ мальчика вспорхнула и его душа...
Прошло минуты две прежде, чем маг снова оказался передо мной. На его руках лежала холодная кукла, изломанная последней судорогой. Взгляд мужчины не отражал ни одной связной мысли, кроме: «Почему?»
— Ты... ты убил его... — голосом, потерявшим эмоции, сообщил «отступник».
— Я знаю, — очевидный лично для меня факт, не требующий подтверждения. — Я просил остановиться.
— Ты...
Наверное, он любил сына. Чем иначе объяснить горе, медленно, но верно, проступавшее в безумном взгляде? Что ж, у любого, даже самого отъявленного злодея, есть уязвимое место. Но далеко не у всех это — любовь к своим детям...
— Ты... — вены на его лбу вздулись. — Я уничтожу тебя!
Да пожалуйста. Взял бы палку поувесистее, и я оказался бы совершенно бессилен... К сожалению для мага — и к огромному счастью для меня — тот, кто с детства привыкает пользоваться чарами, даже не задумывается о том, чтобы хоть раз обратиться к иному оружию...
Он, наверняка, выбрал самое сильное и испытанное из доступных заклинаний. Точно не вспомню, как оно называется в Анналах [50] , а я в своё время узнал его, как «давилку». Если вкратце, эти чары действуют примерно так: ближайший к жертве обособленный слой Пространства насильно уплотняется до состояния, когда его практически можно резать ножом (разумеется, если найдёте подходящий нож), и схлопывается в одной точке. Что-то в этом роде... Не знаю, на какой результат рассчитывал маг, а я получил возможность наблюдать Фокусирующий Щит в действии...
50
Анналы — обиходное название многотомного труда, содержащего описания всех основных и части производных видов заклинаний
Мантия перехватила поток заклинания не то что на подходе, а в тот самый миг, когда он только-только покинул Кружево «отступника», не дав чарам занять необходимый для нападения Периметр. Нити волшбы уткнулись в прогнувшуюся поверхность Щита, увязая в его верхнем — пористом — слое, стекли в точку фокуса, где были заботливо скатаны моей подружкой в клубок, и... Прянули обратно. К тому, кто вызвал их из небытия.
Обычный зритель заметил бы лишь, как воздух передо мной задрожал летним маревом, по зеркалу которого — от краёв к центру — побежали капли мутной росы. Вот из них образовалось целое сферическое озерцо, размером не больше яблока. Вместе с последними каплями оно втянуло в себя дрожащие волны воздуха и, помедлив чуть дольше вдоха, стремительным виражом вонзилось в грудь мага...
Хорошо, что я сообразил закрыть глаза и задержать дыхание, потому что в следующий момент тело мужчины взорвалось, рассыпая по всей комнате брызги крови, ошмётки мяса, крошево костей и прах одежды. На вашего покорного слугу попало изрядно, но, поскольку ещё до того, как привязать к креслу, маг снял с меня всю одежду (а как же иначе — надо же было убедиться в отсутствии амулетов и тому подобной ерунды), урон был признан незначительным. Кем признан? Мной, конечно же. Но глотать стекающую по лицу кровь не особенно приятно, и я попросил:
— Почтенная, Вы не могли бы... меня освободить?
Молчание.
— Почтенная!
Наконец, я слышу неуверенные шаги. Ведунья подходит к тому месту, где минуту назад стоял полный сил и такой страшный для неё маг. В синих глазах старухи пленённой птахой бьётся страх.
— Что... ты... такое?...
— Оставьте эти глупости, почтенная! Мне холодно и... грязно!
— Я ничего не могла поделать с этим магом...
— Почтенная! Он полжизни совершенствовал умение нападать и отнимать, а Вы учились оберегать и сохранять! Прошу, поторопитесь, а то я задохнусь!
Ведунья взяла со стола нож и, задумчиво трогая лезвие пальцем, сказала:
— Ты опасен... Очень опасен... Почему я должна тебя освобождать? Мне следует завершить то, что не удалось магу...
Вот и объясните мне, что такое людская благодарность!
— Почтенная! — Я начинал холодеть не только от отсутствия одежды. — Вы производите впечатление разумной женщины... Не совершайте ошибку, о которой будете жалеть всю оставшуюся жизнь!
Вру, конечно. Не о чем ей будет жалеть. Можно подумать, моя тушка нужна кому-то целой и невредимой, и этот кто-то сурово накажет убийцу...
— А ты испугался, — меланхолично констатировала старуха.
Кто бы отрицал... Я не хочу умирать, как правильно отметил неудавшийся похититель чужих сокровищ.
— Почтенная, одумайтесь! Нида, да хоть Вы ей скажите!... — я использовал последнюю надежду на спасение.
— Нида... — ведунья вздрогнула. Взгляд женщины мгновенно заволокло пеленой слёз, и я услышал горестный всхлип: — Девочка моя...
— Что с ней? — невольно подаюсь вперёд и плачу за это больно впившейся в горло верёвкой.