Стр. 335, строка 33–34:сознания, мысли вместо: сознания мысли (контекст и изд. 1855 г.).

Стр. 337, строка 37: хартия вместо: партия (контекст и изд. 1855 г.).

«Русский народ и социализм» – одно из программных произведений Герцена, примыкающее к работам «Россия», «Письмо русского к Маццини», «О развитии революционных идей в России».

В статье «Русский народ и социализм» Герцен стремится прежде всего дать демократическому общественному мнению Запада правильные представления о России и русской культуре, подчеркивая, что передовая Россия враждебна царизму, что русский народ ждет великое будущее.

Герцен рассматривает взаимоотношения России и Польши и утверждает единство интересов революционеров обеих стран. Он говорит о судьбах славянских народов, о свободной славянской федерации, видя в России «зерно кристаллизации» славянского мира и противопоставляя идею такой федерации пропаганде «императорского панславизма».

Герцен развивает здесь также свои воззрения на русскую сельскую общину, уже нашедшие себе место в статьях 1849 г. (см. Т. VI наст. изд.). В частности, он дает ту формулу, на типичность которой для народничества указал Ленин: «Человек будущего в. России – мужик, думали представители крестьянского социализма, народники в самом широком значении этого слова» (В. И. Ленин. Сочинения, Т. 1, Стр. 280). Герцен утверждает также, что русский «сельский коммунизм» имеет точки соприкосновения с «революционной Европой».

Герцен дает в статье характеристику русской литературы в связи с историческим развитием России. Эта характеристика кратко воспроизводит историко-литературную концепцию, развернутую в книге «О развитии революционных идей в России».

Статье «Русский народ и социализм» Герцен придавал большое значение. В октябре 1851 г. он писал М. К. Рейхель о своем «Письме», тогда еще не напечатанном: «Скажу вам вперед, что это – одна из самых удачных вещей…» В 1854 г. значительный фрагмент статьи «Русский народ и социализм» Герцен ввел (с вариантами) в свое «Письмо к Ш. Риберолю, издателю журнала «L'Homme». Позднее Герцен ссылался на это свое произведение (см. «Письма к будущему другу», письмо пятое, 1866, и посвящение Э. Кинэ статьи «Мазурка», 1869).

Начиная с 1851 г. и до конца своих дней Герцен не прерывал дружеского общения с Мишле, которого он высоко ценил как историка и общественного деятеля. Герцену были близки демократизм Мишле, антифеодальная и антиклерикальная направленность его исторических исследований, его сочувствие крестьянству (о Мишле см. также в комментарии к рецензии Герцена на «Возрождение» Мишле в Т. XII наст. изд.). Мишле вызывал симпатии Герцена и вследствие тех гонений, которым французский историк подвергся при Луи Филиппе и Наполеоне ІІІ.

17 июня 1851 г. в Париже польский эмигрант А. Бернацкий познакомил Герцена с Мишле, после чего между ними завязалась переписка. Эту переписку впервые опубликовал биограф Мишле Габриель Моно. (Уже после смерти Герцена Моно стал мужем его младшей дочери Ольги Александровны) [104] .

В марте 1851 г., в обстановке все усиливавшейся во Франции реакции, Мишле задумал написать серию биографий героев международной революции. Этот замысел был осуществлен лишь частично; свои биографические очерки Мишле назвал «Легендами демократии». В апреле 1851 г. Мишле приступил к работе над первой из своих «Северных Легенд демократии» – «Польша и Россия. Легенда о Костюшко». Она печаталась в августе – сентябре 1851 г. в отделе фельетонов газеты «L'Av`enement du Peuple», идейным руководителем которой был Виктор Гюго. Называя в примечании на Стр. 307 эту газету «L'Ev'enement», Герцен допускает неточность, которая объясняется тем, что эта газета первоначально действительно называлась «L'Ev'enement». Под новым названием «L'Av`enement du Peuple» она вышла на другой день после того, как была приостановлена на месяц за помещенную в ней статью сына В. Гюго против смертной казни (Шарля Гюго судили за эту статью, и Герцен присутствовал 11 июня 1851 г. на этом процессе).

Очерки Мишле были проникнуты горячим сочувствием к Польше и ее освободительной борьбе. Сведения же о русском крестьянском движении и передовой России были у Мишле крайне поверхностными. Приступая к своей работе, он ознакомился с книгами Гакстгаузена, Кюстина, еще с некоторыми отзывами иностранцев о России и вынес из них предвзятые и искаженные представления о русском народе. Характер этих представлений раскрывают многочисленные цитаты, которые Герцен, полемизируя с Мишле, приводит из «Легенды о Костюшко».

С горечью, с чувством глубокой обиды Герцен воспринял «Польшу и Россию» Мишле. Но в то же время Герцен понимал, что суждения Мишле о России обусловлены его демократическими и революционными симпатиями к Польше. В своей статье, обращенной к Мишле, Герцен ставил целью переубедить его. Ответ Герцена, разумеется, был адресован не только Мишле, но и вообще западноевропейской демократии, многие представители которой разделяли по отношению к России заблуждения французского историка.

Однако в предпоследней главе «Легенды о Костюшко» Мишле с уважением отзывается об образованном обществе России и говорит о разносторонней талантливости русского народа, которая «поражает и очаровывает» («Pologne et Russie. L'egende de Kostiusco», Paris, 1852, стр. 115). В последней главе Мишле с горячим сочувствием говорит о русском освободительном движении, называя имена декабристов, Чаадаева, Бакунина (см. комментарий к статье «Михаил Бакунин»).

Такое изменение оценок – Герцен в статье говорит в этой связи о «благородных противоречиях» Мишле – в значительной мере объясняется тем, что на последних главах «Легенды о Костюшко» успело уже сказаться воздействие брошюры Герцена «О развитии революционных идей в России». Поэтому, после ознакомления с новыми «легендами» Мишле, «первым <…> движением» Герцена было, по его словам, «бросить в огонь написанное».

Мишле уже осенью 1851 г. писал Герцену:

«Пожалуйста, не судите эти легенды по крайне неточной публикации, появившейся в газете. Я собираюсь перепечатать их отдельной книгой и не премину доставить их вам очищенными от типографских и от некоторых моих собственных ошибок. Я вычеркну, в частности, мой несправедливо резкий отзыв о русской литературе. Я упрекаю себя за сказанное о славных патриотах, чья великая заслуга в том, что они своей головой приподняли страшный ледяной колпак, они сделали отверстие, чтобы погребенный народ мог немного вздохнуть.