— Это еще неизвестно.

— Что ж, тебе целый день за ней гоняться? Пускай этим охотники занимаются.

— Охотникам сейчас не до того, — возразила Росси деловым тоном. — Они все на работе, вот… Кому про косулю скажешь? Наш папа на тракторной станции: он и так после работы задерживается, чтобы поспеть собрать к весне какие-то муфты и всякие другие штуковины. Директор наш днем не уйдет из школы. Отец Хильмара сейчас тоже занят: завивку делает женщинам — ведь послезавтра у Куцнеров свадьба… А доктор Фогельзанг целыми днями за рулем, сами видели… Хорошо, если они все хотя бы к ночи собрались пойти по следу с дробовиками своими.

— Не с дробовиками, а с двустволками, — важно поправил ее Марийн. Ему было лестно, что Росси так уважительно говорит об отце и о сверкавшей чистотой парикмахерской.

С реки доносилось хриплое карканье ворон.

— Я почти догнал ее на льду, у берега, — стал рассказывать Йенс. — Но потом лед вдруг ка-а-ак дрогнет! Только она на ту сторону перебралась, как во все стороны трещины пошли…

Кашек остановился и озадаченно оглядел резиновые сапоги Йенса. На них блестела тонкая ледяная корочка.

— Ты… и правда… на лед полез? — изумленно спросил он. — Слушай, да ты… ты ведь и нахлебаться мог… В речке такие ямы есть! Зачем тебя туда понесло?

Смущенно потрогав шапку, Йенс отвернулся.

— Если ей не помочь, косуля погибнет, — сказал он потом. — Замерзнет или еще что…

Марийн поежился. Росси жалостливо вздохнула, спрятала за пазуху наполовину опустошенный мешочек с бутербродами. Кашек в серой своей штормовке, похожей на военную форму, стоял не двигаясь и молчал.

Марийн, чтобы поднять настроение, заторопил ребят:

— Пошли, что ли! Йенс уже про все рассказал.

— А может, он нам еще какие секреты откроет? — съязвила Ликса.

До сих пор она держалась в стороне, помалкивала. Там, у реки, Йенс даже и слушать не стал ее советов, а теперь выкручивается еще, врет. Потому он и Кашеку не сумел сразу ответить.

— Может, он нам все-таки скажет, почему это он больше всех беспокоится за косулю?.. — наседала Ликса. — Не в его ли капкан она попала?

Йенс порывался что-то сказать в свое оправдание, но не нашелся и лишь упрямо сжал губы. Совершенно неожиданно за него вступился Кашек. Неодобрительно взглянув на Ликсу, он спокойно заметил:

— Если это правда, тогда у Йенса хотя бы есть причины гоняться за косулей.

Ребята дошли до моста и тут остановились, пережидая, пока со стороны Пампова проедут два голубых чешских трактора и красно-белый грузовик дорожного надзора. Тракторы были сцеплены вместе, над кабиной переднего вспыхивала желтая мигалка. Они тянули за собой тяжелый плуг-снегоочиститель, который, словно корабль, рассекал снежное море, и снег дугой отлетал на обочину. У моста трактористы сбавили скорость, чтобы никого не задеть плугом. Смеясь, один из трактористов делал Росси знаки через стекло: надо, мол, поторапливаться. Вскоре машины удалились по направлению к деревне, оставив позади широкую утрамбованную полосу, посыпанную зернистым песком — его разбрасывал вращающийся диск, установленный под задним бортом грузовика.

— Не такие уж мощные эти тракторы, тащат плуг вдвоем, — заметила Росси, с трудом перебравшись через снежный вал на обочине. — А папин «Кировец» может целый дом сдвинуть!

— Зачем же… дом? — удивился Марийн.

— Это я просто к примеру. Наш «Кировец» где хочешь проедет.

— Дома передвигают только на стройках, — задумчиво сказал Кашек.

Несколько комьев снега, проскользнув сквозь решетку моста, с шумом слетели в речку и медленно растаяли в зеленоватых водоворотах быстрины. Берега здесь сильно стиснули речку. Мост был высоко над водой, и с него виднелись верхушки прибрежных зарослей ольхи и ясеня. Отсюда, с моста, открывался далекий вид на окрестный пейзаж. Заросли камыша то тут, то там выдавали изгибы русла реки. В конце широкой, ровной заснеженной долины, при свете дня отливавшей голубым, начинался лес. Он высился черной стеной за кромкой по-зимнему голых лиственниц. Острые верхушки елей напоминали зубья пилы.

— Слышите?.. — спросил вдруг Кашек.

Все прислушались. В небе гудел самолет. Марийн так напряженно глядел вверх, словно рассчитывал что-то увидеть сквозь плотные облака.

— Рейс Стокгольм — София… Отлет в шесть тридцать? — осведомился он у Кашека.

— В шесть тридцать четыре, — поправил Кашек и усмехнулся. В его усмешке сквозила и гордость и тайная грусть. — Ему давно уже пора бы сесть в Шенефельде [1] , а у нас сейчас…

— Да, трудно сегодня пилоту там, наверху.

Круглое лицо Росси еще больше расплылось от умиления. Ребятам было известно, почему Кашек столько знал о самолетах, почему у него дома, над секретером, висит плакат «Интерфлюга» [2] с расписанием полетов. Отец Кашека часто улетал за границу. Иногда месяца на три. Сейчас его предприятие строило плотину в Родопах [3] . Кашек знал, сколько времени длится полет реактивного самолета, прежде чем он приземлится на аэродроме к юго-востоку от болгарской столицы. Мысленно он не раз летал туда вместе с отцом. В свой последний приезд отец подарил ему рабочую куртку-штормовку. И с тех пор Кашек носил ее как полноправный член отцовской бригады. Для порядка он даже оставил в кармане индивидуальный перевязочный пакет, полагающийся рабочему.