За доктором следовали кок с «патентованным» котелком за плечами и, наконец, наши метеорологи со странным сооружением – большим жестяным щитом, к которому была прикреплена красная лента с буквами «Al. St.» (Almindelig Sternmerst – всеобщее избирательное право [211] ).

Наконец процессия тронулась. Собаки маршировали с такой важностью, будто всю свою жизнь только и делали, что участвовали в демонстрациях, а музыка играла торжественный парадный марш, сочиненный, правда, едва ли для данного случая. Величественный кортеж дважды обошел вокруг «Фрама» и торжественно направился к «Великому бугру».

По пути процессия была сфотографирована. С Великого бугра мы провозгласили троекратное «ура» в честь «Фрама», который так благополучно доставил нас сюда и, конечно, столь же благополучно доставит обратно на родину. Затем шествие направилось обратно к кораблю. Теперь оно двигалось мимо носа «Фрама», и, когда подошло к трапу левого борта, с капитанского мостика была произнесена речь, посвященная семнадцатому мая.

За ней последовал громовой салют из шести ружей, в результате чего пять-шесть собак пустились стремглав через торосы по льду и в течение нескольких часов не рисковали вылезти из-за дальних ледяных прикрытий. Мы же тем временем спустились в теплую кают-компанию, празднично разукрашенную флагами, и, прослушав наш табельный вальс, приступили к роскошному обеду. Меню было следующее: рубленая рыба с соусом из омаров, топленым маслом и картофелем; музыка; свиные котлеты с зеленым горошком, картофелем, манговыми орешками и верчестерским соусом; музыка; абрикосы и драчена со сливками; много музыки.

После обеда «прикурнули», как изящно выражались у нас на «Фраме». Потом пили кофе, за которым наш фотограф любезно попотчевал нас сигарами. Настроение у всех приподнятое. Тем не менее еще разок «прикурнули». После ужина выступил скрипач Мугста и был сервирован разнообразный десерт».

В общем семнадцатое мая прошло у нас очень удачно, особенно если принять во внимание, что мы в этот день миновали 81-ю параллель.

Чтобы дать представление о нашей летней жизни, я приведу еще несколько заметок из дневника.

«Понедельник, 28 мая. Эх, и устал я от этих бесконечных белых равнин. Даже на лыжах нельзя по ним ходить, не говоря уже о том, что трещины и полыньи встречаются на каждом шагу. День и ночь марширую я взад и вперед по палубе или по льду вдоль судна и размышляю о разных запутанных научных проблемах.

Последние дни меня занимает вопрос о перемещении полюсов. Меня поразила мысль, что приливо-отливная волна, в связи с неравномерным распределением моря и суши, должна оказывать какое-то возмущающее влияние на положение земной оси. Когда подобная мысль застрянет в голове, от нее нелегко отделаться. После многодневных расчетов я, наконец, пришел к выводу, что влияния Луны на море должно быть достаточно для того, чтобы произвести смещение полюса на одну минуту широты в 800 000 лет.

А чтобы объяснить европейский ледниковый период, который служил главным предметом моих размышлений, надо было переместить полюс по крайней мере на десять или двадцать градусов. В таком случае со времени европейского обледенения прошло ужасно много времени, и, значит, человечество имеет за собой весьма почтенный возраст. Конечно, все это чепуха!

Пока я без устали и в глубокой задумчивости шлифую палубу, воображая себя великим мыслителем, вдруг открывается, что мои мысли унеслись домой, к теплу и настоящему лету, к тем, кого я там оставил, и где близкие люди строят всякие воздушные замки относительно того дня, когда я вернусь обратно домой.

Да, да! Я трачу слишком много времени на все эти размышления, а мы движемся все так же медленно, и ветер, всемогущий ветер, все тот же.

Когда я выхожу утром на палубу, мои глаза прежде всего обращаются к флюгеру на бизань-мачте [212] , чтобы узнать направление ветра; туда же они постоянно обращаются в течение дня, и на него же я бросаю последний взгляд вечером, прежде чем идти спать. Но флюгер постоянно показывает одно и то же направление, западное и юго-западное, и мы то быстрее, то медленнее движемся на запад и совсем незначительно на север.

Я не сомневаюсь теперь, что экспедиция увенчается успехом. Ошибка в моих расчетах была не так уж велика. Но думаю, что нас пронесет едва ли выше 85°, если не меньше. Все зависит оттого, насколько далеко к северу простирается Земля Франца-Иосифа. Будет очень тяжело отказаться от мысли достигнуть полюса, хотя это достижение по существу только вопрос тщеславия, пустяк в сравнении с тем, что мы делаем и что надеемся сделать. Все же должен признаться, я настолько глуп, что охотно дошел бы до полюса, и попытаюсь это сделать, если только мы будем проходить мимо него в более или менее подходящее время года.

Май в этом году очень мягкий. За последнее время температура несколько раз подымалась почти до нуля. Выходя на воздух, право, можно вообразить себя на родине; редко бывает больше двух-трех градусов мороза. Но начинаются летние туманы, порой оставляющие на снастях бахрому инея. Впрочем, небо с его легкими бегущими облаками почти напоминает весеннее небо более южных стран.

На судне тоже стало заметно теплее; теперь не приходится больше топить печку, чтоб поддержать тепло и уют в кают-компании; впрочем, мы никогда не роскошествовали в этом отношении. Иней и лед, скопившиеся на потолке и стенах кладовых, стали понемногу таять. В кормовом и в большом трюме мы вынуждены провести «великую чистку», соскрести лед и иней и обсушить помещение, чтобы продукты не испортились, если упаковка отсыреет или жестяные банки проржавеют.