Несколько раз я уже отмечал мимоходом, что летом мы подготовили все необходимое на случай возвращения домой по льду. Были построены шесть двухместных каяков, приведены в полный порядок нарты, тщательно продумано и заготовлено необходимое снаряжение для такого путешествия – провиант, топливо, одежда и пр.

Одновременно, но втихомолку, по секрету от товарищей, я начал готовиться к давно задуманной санной экспедиции дальше на север. Так, еще в августе, как уже упоминалось, я занялся постройкой каяка-одиночки с бамбуковым остовом. О своем плане я товарищам еще ничего не говорил, если не считать нескольких слов Свердрупу, так как неизвестно было, как далеко занесет нас дрейф, да и много еще другого могло произойти до весны.

Тем временем жизнь на корабле шла своим чередом. Кроме очередных наблюдений, у всех находилась разная работа. Сам я не настолько был занят планами будущего и подготовкой к ним, чтобы не найти времени для других занятий. Так, из своего дневника я вижу, что в конце августа и сентября я чрезвычайно гордился новым изобретением, сделанным для камбуза. Весь прошлый год мы готовили пищу на специальной медной плите, подогреваемой керосиновыми лампами.

Способ не плохой, но он имел существенное неудобство: требовал ежедневно нескольких литров керосина. Меня все время беспокоила мысль, что нам не хватит керосина, если плавание затянется. Поэтому я ломал себе голову: какое бы придумать приспособление, чтобы обходиться вместо керосина горным, или «черным», маслом, как мы его на судне называли; его было у нас много – двадцать тонн, и предназначалось оно для топки машины.

В конце концов удалось устроить такой аппарат. 30 августа я записал: «Сегодня испытан изобретенный мною аппарат для сжигания под плитой «черного» масла; результаты превзошли все ожидания. Теперь мы можем спокойно жечь в камбузе «черное» масло. Это великолепно; значит, не придется потом, сидя в потемках, плакать о лампах. Изобретение увеличивает наши запасы на двадцать тысяч литров. Прекрасный керосин может теперь целиком идти на освещение; его хватит нам на много лет, даже если мы будем жечь лампы, не жалея. А двадцать тонн «черного» масла должно хватить, я полагаю, на топку плиты камбуза года на четыре.

Аппарат так прост, как только возможно. От резервуара с маслом к топке проходит трубка, из которой масло капает в железную чашку и всасывается там асбестовой пластинкой или коксом. Поступление масла в трубку регулируется тонким вентильным краном. Для тяги я провел снаружи с палубы к заслонке плиты вытяжную трубу; воздух с помощью сильного вентилятора, установленного на палубе, продувается через нее прямо к железной чашке, и масло весело горит красивым белым пламенем. Тот, кто утром зажигает в плите огонь, должен выйти на палубу, убедиться, что вентилятор правильно стоит против ветра, затем открыть вытяжную трубу, повернуть кран так, чтобы масло потекло из резервуара в трубку, и поджечь его клочком бумаги.

Присмотра аппарат не требует, его можно предоставить самому себе, и через 20–30 минут вода закипает. Что может быть проще и удобнее? Но, конечно, и у нас на «Фраме», как во всяком обществе, реформы вводятся с трудом; все новшества встречаются косыми взглядами».

Несколько позже о том же аппарате я писал: «Топка «черным» маслом в камбузе вошла в привычку; позавчера произошло переселение кока из навигационной рубки вниз [220] , и вчера уже началась там внизу топка «черным» маслом. Дело идет отлично, ветер скоростью в 1 метр обеспечивает превосходную тягу.

Позавчера я сидел после обеда в кают-компании и вдруг услышал глухой треск в камбузе – как будто от взрыва. Я так и сказал товарищам. Немного спустя в дверь просунулась голова Петтерсена [221] . Он был черен, как трубочист, все лицо в саже. По его словам, он едва приоткрыл дверцу топки – взглянуть, хорошо ли горит огонь, и вся эта чертовщина ударила ему прямо в лицо. Рассказывая, он, конечно, не скупился на проклятия, и крепкие словечки сыпались из него, как горох из мешка.

Мы хохотали до упаду. В камбузе не трудно было понять, что произошло: стены были разукрашены потеками и мазками сажи. Происшествие объяснялось довольно просто: тяга была недостаточна, скопился газ, который не мог загореться до тех пор, пока Петтерсен, отворивший дверцу, не открыл тем самым доступ воздуху. Тогда и ахнул взрыв.

Вечером я сказал Петтерсену, что на следующий день буду варить сам, так как нам надо по-настоящему пустить в ход черное масло. Но он об этом и слышать не хотел. Неужто я думаю, что он трусит всякого пустяка, он справится сам… И действительно справился».

С этого дня я слышал лишь похвалы новому аппарату, и он был в ходу все время, вплоть до выхода «Фрама» в открытое, свободное ото льда, море.

«Четверг, 6 сентября, 81°13,7 северной широты. Неужели сегодня пять лет, как я женат? В прошлом году этот день был днем победы; разорвались ледяные оковы у острова Таймыр. А в этом году нет и намека на победу; мы зашли на север совсем не так далеко, как я ожидал; опять дует норд-вест, и нас несет на юг. Но все же будущее не кажется мне таким далеким и мрачным, как бывало порой. Где-то мы будем 6 сентября будущего года? Быть может, тогда раздадутся все оковы и я буду сидеть с ней вместе, разговаривая об этой жизни на дальнем Севере и о бесконечной тоске моей, как о чем-то давно минувшем, что было когда-то и никогда больше не повторится?