Сначала Иохансен подумал, что это Сугген, но прежде чем он успел разглядеть, что силуэт чересчур велик, медведь очутился над ним и дал ему такую оплеуху в правое ухо, что у него искры посыпались из глаз и он упал на спину. Иохансен пытался отбиться от зверя голыми руками: одной рукой он вцепился ему в глотку, сжимая ее что было мочи. Как раз в ту минуту, когда медведь, разинув пасть, по-видимому, готовился откусить Иохансену голову, тот и произнес золотые слова о том, что мне следует поторопиться.

Медведь, к счастью, не торопился, он стал смотреть на меня, будто недоумевая – что там у меня за спешная работа. Вдруг он заметил собак и повернулся к ним. Тогда Иохансен быстрее быстрого разжал пальцы и выскользнул из-под медведя, а тот ухватил Суггена так, что пес завыл во всю мочь, совершенно так же, как он воет, когда мы его бьем.

Потом и Кайфас получил лапой по морде. Тем временем Иохансен поднялся и, когда раздался мой выстрел, успел уже выхватить свое ружье, торчавшее из отверстия каяка. Единственное, что медведь успел сделать – это содрать слой грязи с правой щеки Иохансена (теперь Иохансен ходит с белой полосой на лице) да оцарапать ему слегка руку. У Кайфаса тоже осталась царапина на носу.

Едва медведь упал, как мы увидели двух других, выглядывавших на некотором расстоянии из-за тороса. Это были медвежата, желавшие, вероятно, поглядеть на результаты материнской охоты. Медвежата были большие. Я полагал, что на них не стоит тратить ни времени, ни патронов, так как мяса у нас теперь более чем достаточно, но Иохансен возражал, напомнив, что мясо медвежат гораздо нежнее, чем мясо старого зверя. Он сказал, что убьет только одного, и отправился за ним. Медвежата обратились в бегство. Спустя некоторое время они, впрочем, вернулись, и мы слышали, как они где-то далеко ревели, призывая мать.

Иохансен выстрелил в одного, расстояние было так велико, что он только ранил медвежонка. Со страшным ревом оба снова бросились бежать. Иохансен погнался за ними. Он, впрочем, скоро вернулся, отказавшись от погони, так как охота грозила затянуться. Пока мы свежевали медведицу, медвежата опять появились по другую сторону полыньи, и все время, пока мы не ушли с этого места, бродили вблизи. Они мычали и ревели, совсем как телята, взбирались на самые высокие торосы и оттуда смотрели за нами. Накормив хорошенько собак и поев сырого мяса, мы погрузили срезанное с медвежьих окороков мясо в каяки и, переправившись наконец через полынью, пустились дальше.

Лед не стал лучше. В довершение ко всему попались одна за другой несколько огромных полыней, сплошь забитых мелкими осколками льда. В некоторых местах лежали целые озера такой мерзости. Было от чего прийти в отчаяние. Но мы должны были идти вперед – и шли. Среди всего этого крошева оказалась необычайно мощная старая льдина с высокими буграми, разделенными озерками. С одного из этих бугров я увидел в подзорную трубу открытую воду у подножья ледника. Теперь уже недалеко! Но лед впереди оставался тяжелым, а по такому пути и небольшое расстояние покажется большим.

Все время, пока мы двигались вперед, позади слышался рев раненого медвежонка: по безмолвному ледяному простору разносилась горькая жалоба звереныша на жестокость человека. Жаль было слушать этот горестный рев; будь у нас время, мы непременно вернулись бы и не пожалели на медвежонка пули. Заметив, что медвежата направились к тому месту, где осталась лежать их мать, мы подумали было, что избавились от них; но скоро опять услыхали их, да и теперь еще они бродят где-то неподалеку от нашего привала. Медвежата, бедняги, вероятно, пошли по нашим следам после того как посмотрели на свою мать!»

«Среда, 7 августа. Наконец-то мы у самой земли, наконец-то плавучие льды, а вместе с ними и все мытарства и тяготы остались позади; перед нами открытая вода – надо надеяться, вплоть до самой земли. Случилось это вчера. Когда мы позавчера вечером выползли из палатки, казалось, что мы находимся теперь ближе чем когда-либо к краю ледника. Бодро тронулись в путь. Теплилась слабая надежда добраться до земли в тот же день.

Однако мы еще не смели думать, что жизни среди дрейфующих льдов приходит конец. После пятимесячного блуждания во льдах и после стольких разочарований мы были вполне готовы к новой неудаче, новому крушению надежд. Впрочем, лед впереди как будто стал получше. Не успели мы, однако, уйти далеко, как снова наткнулись на широкие полыньи, забитые ледяной кашей, торосы, ямы, глубокий снег с водой под ним, в котором тонешь по пояс. Словом, путь был не лучше, если не хуже прежнего. Но после того как мы переправились через две полыньи, лед стал ровнее, местами начали попадаться гладкие поля. Проехав еще немного, мы поняли, что приближаемся к краю ледника. Теперь он уже не мог быть далеко.

И откуда только взялись у нас силы! Впрягшись в нарты, мы усердно тянули их, подвигаясь вперед по глубокому снегу, по воде, через ледяные холмы и торосы. Все шло без сучка без задоринки: мало беспокоило и то, что мы проваливаемся в снежную жижу куда выше меховых комаг и что они полны воды, которая при каждом шаге громко хлюпала, переливалась в голенищах вверх и вниз как в насосе. Какое нам было дело до всего этого, раз мы все-таки подвигались вперед!.. Вперед! Затем мы вышли на равнину. Двигаясь все быстрее и быстрее, мы неслись по лужам, так что только брызги летели во все стороны.