На карте Норденшельда в этом месте стоит отметка: «высокие горные хребты внутри страны». Следовательно, его наблюдения вполне согласуются с нашими, хотя я не назвал бы горы очень высокими. Но тут же, следуя показаниям более ранних карт, у Норденшельда говорится о «высоком утесистом береге»; такое замечание неправильно. Берег очень низок и состоит, по-видимому, в основном из глины и других рыхлых пород. Норденшельд либо почерпнул свое указание из старых и ненадежных источников, либо сам ошибся из-за постоянного тумана, окружавшего его в этих водах.

Вечером приблизились к северной оконечности земли; однако течение, которое весь день было попутным, теперь пошло против нас, и казалось, нам никогда не миновать острова, лежащего напротив берега к северу.

Здесь-то, в глубине страны, и находилась та гора, которую я раньше заметил в подзорную трубу [156] . Вершина ее плоская, а склоны так же круто обрываются, как у гор, о которых я упомянул выше. Казалось, что она сложена из песчаника или даже базальта, но отвесных скал или уступов не было видно. Высоту ее я определил от 400 до 450 метров. В открытом море виднелось много новых островов [157] , ближайший из которых был довольно велик. Несколько раньше, днем, мы также видели на траверсе у себя группу островов [158] .

Наконец-то приближался момент, когда предстояло пройти мимо места, которое давно тревожило наши мысли, – одолеть второй камень преткновения, которого я так опасался. Вечером я сидел наверху в бочке, не сводя глаз с северного горизонта. Низменная пустынная земля. Солнце давно село за морем, но вечернее небо еще грезило золотом и ярью.

Высоко над водой было уединенно и тихо. На бледнеющем небе мерцала ярко и печально звезда, одна-единственная, над самым мысом Челюскина. И по мере того как мы шли дальше, мыс все отчетливее выдвигался на востоке, а звезда передвигалась вместе с нами, все время озаряя путь. Я не в силах был оторвать от нее взгляда.

Она словно притягивала к себе, утешала и навевала спокойствие. Не моя ли это звезда, не богиня ли это родного очага посылает улыбку, следит за нами? Много мыслей пронеслось в голове, пока «Фрам» в унылом ночном сумраке стремился к самому северному мысу Старого Света.

Под утро очутились напротив этой точки – мыса Челюскина. Повернули прямо к земле. И как раз при смене вахты, когда склянки пробили четыре, мы подняли судовые флаги и послали тремя нашими последними пушечными зарядами громовой салют над морем. В тот же миг брызнули лучи солнца. Тут наш поэт доктор разразился следующим двустишием:

С восходом солнца рассеялись чары колдуна-Челюскина, который так долго сковывал наши мысли. Преграда, грозившая зимовкой у этого берега, раздалась. Путь, уводивший нас из земного плена у этих берегов прямо к цели – к дрейфующим льдам, на север от Новосибирских островов, был открыт.

Всех подняли на ноги. В празднично освещенной кают-компании появились на столе горячий пунш, фрукты и сигары. По такому случаю понадобилось, конечно, провозгласить торжественный тост. Я взял свой стакан и сказал: «За ваше здоровье, ребята, поздравляю с Челюскиным!». Потом заиграл орган, а я снова полез в бочку, чтобы бросить прощальный взгляд на землю.

Вот горная вершина, которую я видел вечером; она оказалась на западной стороне полуострова. А на востоке далеко к югу тянулся другой, более низкий и округленный кряж. Должно быть, это о нем говорил Норденшельд; согласно его описанию, этот кряж и образует самый северный выступ земли, далеко выступающей в море.

Теперь мы находились прямо перед бухтой короля Оскара. Но я тщетно ищу в подзорную трубу знак Норденшельда. Сильно хочется сойти на берег, но на это нет времени. Кстати, когда здесь стояла «Вега», бухта была свободна ото льдов, теперь она сплошь покрыта зимним невзломанным льдом.

Фарватер впереди открыт, но далеко в море хорошо различима кромка плавучего льда. Пройдя немного далее к западу, мы миновали два маленьких острова, лежащих в небольшом расстоянии от берега [159] .

Около полудня пришлось остановиться у северо-восточной стороны мыса. Дорогу преградил плавучий лед, который, казалось, доходил вплоть до лежавшей впереди земли. Судя по темному небу, по другую сторону острова опять была чистая вода.

Побывав на берегу, я убедился, что все врезавшиеся в него проливы или фьорды покрыты сплошным припайным льдом; поэтому двинулись вечером в обход острова, мористее его, прокладывая себе путь сквозь льды. Затем всю ночь шли на парах и под парусами вдоль берега к югу. Шли необыкновенно быстро, иногда при шквальных порывах ветра скорость доходила до 9 миль. Местами встречался лед, но мы легко сквозь него проходили. Под утро (11 сентября) заметили впереди высокую землю и вынуждены были изменить курс, держать прямо на восток в течение всего дня.

Выйдя попозже, перед полуднем, на палубу, я увидел перед собой красивый горный ландшафт с высокими вершинами и ущельями между ними. Это был первый такой ландшафт после отъезда из Вардё и после однообразных плоских берегов, вдоль которых мы шли так долго.

Отрадно было снова увидеть горы. Они круто обрывались на востоке, где от них опять простиралась совершенно гладкая равнина. В конце дня, однако, землю совершенно потеряли из виду и, как это ни странно, так и не видали ее больше, как не видали и островов Петра и Павла, хотя, судя по картам, наш курс лежал как раз посредине между ними.