Самый яркий пример бездарного арктического исследователя, какой мне приходилось видеть в моей жизни, встретился мне во время пребывания на Свальбарде в 1901 году. Его звали Бауендаль, и он был лейтенантом германского военного флота. Когда я с ним познакомился, он только что проделал совершенно сумасшедшую попытку достигнуть Северного полюса и собирался предпринять вторую при помощи совсем нового метода. Идея его прошлогодней попытки заключалась в прокладке рельс для своего рода подвесной железной дороги со Свальбарда прямо к полюсу. Эта его идея служила блестящим примером ошибки, обычно свойственной человеческой логике при разрешении трудных вопросов в том смысле, что в таких случаях принимаются во внимание только самые заметные трудности.

Бауендаль сделал открытие, и до него известное по опыту всем арктическим исследователям, а именно, что величайшее затруднение в достижении Северного полюса состоит в чрезвычайной неровности льдов в Северном Ледовитом океане. Лед этот скопляется в нагромождениях из тысяч глыб, размеры которых варьируют от кирпича до целого дома. Рассуждение Бауендаля было примерно следующее: «Неровный лед сильно затрудняет транспорт продовольствия при походе на полюс. Вот я и построю подвесную железную дорогу, тогда поверхность льда уже для меня не будет иметь никакого значения».

И в самом деле, этот безрассудный парень действительно потратил зря массу времени и денег на осуществление своего плана. Он привез с собою из Германии на Свальбард целую партию больших свай, которые должны были быть установлены с промежутками на льду, после чего между ними предполагалось натянуть стальной канат. Того или иного типа вагон должен был висеть на колесе, которое в свою очередь должно было катиться по канату, как по рельсу. Бауендаль успел-таки выстроить несколько километров этой замечательной дороги, но потом его рабочие отказались от дальнейших работ.

Несомненно, что Бауендаль был не совсем нормален. Если его неудавшаяся затея воздушной дороги не служила доказательством его сумасшествия, то следующая его нелепая затея, которую он собирался осуществить, когда я встретил его в 1901 году, наверное уже являлась его окончательным приговором в глазах всякого опытного полярника. Он взял часть строительного дерева от оставшегося воздухоплавательного ангара Андрэ на Свальбарде и сколотил из него плот. Буксирный пароход должен был отбуксировать этот плот к границе плавучих льдов, откуда Бауендаль намеревался плыть через лед к восточному побережью Гренландии, чтобы уже оттуда попытаться достигнуть более высоких северных широт, нежели это удалось кому-либо до него. Бауендаль воображал, что такой плот выдержит натиск льдов, а его просторная устойчивая поверхность даст возможность построить комфортабельные жилые помещения, сидя в которых Бауендаль и поплывет прямо в Гренландию.

Сначала «старожилы» Свальбарда потешались над этой выдумкой. Когда же они убедились, что намерения Бауендаля вполне серьезны, то стали просить меня употребить все усилия, чтобы поговорить с ним и передать от их лица официальный протест, основанный на нашем опыте, полученном во время пребывания во льдах. Я выполнил это поручение со всей возможной деликатностью, но был принят как большинство непрошеных советчиков. Мои слова не произвели ни малейшего впечатления на Бауендаля.

Единственным его спутником в этой экспедиции был молоденький норвежец. Я решил во что бы то ни стало спасти жизнь этому юноше, а потому отыскал его и разъяснил ему безумие всего предприятия. Юноша был немногоречив в своих ответах на мои уговоры, но по «искорке» в его глазах я сообразил, что он не дурак и не собирался рисковать жизнью ради подобной поездки. Я понял, что он вполне удовольствуется получением платы за работы по подготовке экспедиции, но не намерен входить в состав экипажа плота, когда последний отправится в дрейф. Но юноша оказался еще умнее, чем я думал. Он покинул Свальбард вместе с Бауендалем на буксирном пароходе, тащившем за собою плот.

Вечером, накануне достижения экспедицией сплоченного льда, юноша прокрался на корму буксира и обрезал трос. Когда все наутро вышли на палубу, плота нигде не было видно, и экспедиция Бауендаля завершилась печально. Строгие моралисты, вероятно, осудят поступок юноши, но зато он спас Бауендалю жизнь. Предоставляю читателю самому судить его.

Такие случаи безумия встречаются редко в среде профессиональных исследователей, но зато менее необычна почти равносильная им безумная отвага. Первая попытка исследовать полярные области с воздуха была предпринята шведским воздухоплавателем Андрэ. Эта попытка никогда не принималась всерьез настоящими исследователями, понимавшими явное безумие этого предприятия. Андрэ уже раньше проделал на воздушном шаре ряд весьма удачных длительных полетов на большие расстояния. Они тоже были опасны, но все же не равносильны прямому самоубийству. Хотя дрейфовать по случайному дуновению ветра на неуправляемом воздушном шаре и представляет известный риск, но если полет предпринимается над землею, тут все же имеется некоторая надежда на спасение. Но пускаться в дрейф на 2900 километров над Северным Ледовитым океаном с одним лишь благоприятным ветром в качестве руля представляет риск, на который не пойдет серьезный исследователь. Андрэ покинул Свальбард, и до сего дня никто не нашел следов ни его самого, ни его шара [26] . Без сомнения, этот несчастный был принужден к посадке на лед и уже давно погребен где-нибудь на дне Северного Ледовитого океана вместе со своим шаром. Обнажим головы перед этим смельчаком.

Знаю, что большинство людей соединяет в своем представлении путешествия в арктические страны с понятием о «приключениях». Поэтому было бы, пожалуй, не бесполезно разъяснить разницу между этими двумя понятиями с точки зрения исследователя. Я вовсе не хочу отрицать жажду приключений. Это весьма естественное стремление к захватывающим переживаниям, заложенное в каждом здоровом и сильном человеке. Оно, несомненно, перешло к нам в наследие от наших далеких предков, для которых борьба за существование сопровождалась полной риска охотой, опасными схватками с дикими зверями и страхом перед неизвестным. Для них жизнь была сплошным приключением, и волнующее чувство, охватывающее нас, когда мы снова переживаем их далекую жизнь, есть не что иное, как совершенно нормальное возбуждение, являющееся реакцией здоровых нервов при узаконенной природой борьбе за существование. Наши предки ежедневно рисковали жизнью для добычи средств к существованию. Когда мы «играем со смертью», мы возвращаемся к волнующей нервы радости первобытного человека, которая охраняла и поддерживала его в ежедневной схватке.