Копье среднего качества на месте стоит от 4 до 5 монет. Во время посещения базара мы заметили, что копья охотно покупаются пришельцами из окраинных кочевых племен Тибета. На рынке нас поразила масса нищих из преступников, приговоренных к вечным кандалам и колодкам. Они очень надоедают своим нахальным попрошайничеством и, как говорят, не отказываются воспользоваться удобным случаем для кражи и даже дневного грабежа. Такой порядок объясняют тем, что им не дают казенного содержания, а выпускают днем собирать милостыню и питаться ею; ночью их держат в заключении. Здесь в обращении те же монеты, что и в Лхасе.

К характеристике местного базара нелишне прибавить, что ежедневно на здешнем рынке я встречал одного идиота, мужчину лет 25, ходившего совершенно голым, держа в руке небольшой рожок. Буйств он никаких не производил, но занимался накладыванием песку в свой рожок. Про дальнейшие операции его с рожком я не осмеливаюсь здесь говорить… Характерно то, что вся публика, не исключая и женщин, не стеснялась смотреть и смеяться на его идиотские выходки, а напротив, ту или другую выдумку его старались объяснить предзнаменованием чего-либо нового, потому что этот идиот, по их понятиям, не простой человек, а какой-нибудь перерожденец. Смотря на этого идиота и слушая толки о нем, я невольно вспоминал юродивых нашего отечества и отношение к ним простого народа.

К востоку от шод, на самом берегу реки Цзанбо-шяр (вернее, Нянчу), находится один из загородных дворцов банчэней, окруженный обширным садом и домами для служащих. Внутри сада самые здания дворца окружены другой стеной, на главных воротах которой, обращенных к восточной реке, висит надпись на четырех языках: монгольском, китайском, тибетском и маньчжурском, имеющая на всех языках одинаковый смысл: «Всему покровительствующий храм»; на других, второстепенных, воротах – надпись уже на одном китайском языке, которую, пожалуй, можно перевести как «Законы (религии и мира) величественно согласны».

По-тибетски этот дворец называется просто Гун-чжоб-лин. Во дворе несколько зданий, в числе коих главное место занимает храм, название которого и вывешено на главных воротах; здесь банчэн дает аудиенции высшим представителям духовной и светской власти, а также принимает поклоняющихся богомольцев. Рядом с этим храмом находится дом, где банчэн проводит обыденную жизнь свою. В саду на цепи – молодой слон и два тибетских медведя, в конюшнях – любимые породистые лошади банчэня, вывезенные из Европы через Индию.

Дворец этот служит летним и осенним местопребыванием банчэня, зиму он проводит в монастыре, а весну – в другом загородном дворце, находящемся на юго-запад от монастыря на расстоянии почти одной с половиной версты. Мы ходили осматривать этот дворец, но ворота его были заперты, и мы не могли никого увидеть. Было лишь заметно, что дворец этот менее роскошен, чем упомянутый выше, восточный. На внешних воротах китайская надпись: «Весеннее поселение десяти степеней (бодисатв)». Я не уверен в правильности перевода, так как 2-й иероглиф на надписи испорчен временем. Тибетцы этот дворец называют Дэчэнь-побран – «великого спокойствия дворец». Мы, как простые богомольцы, конечно, не могли получить доступа для осмотра внутренности этих дворцов, а внешний вид их не представляет ничего замечательного и является лишь шаблонной архитектурой тибетских кумирен.

Одним из трех великих лам иерархии современного ламаистского мира, как известно, является хозяин монастыря Даший-Лхунбо, перерожденец банчэн-ринбочэ, коих монголы и официальный язык пекинского правительства зовут банчэн-эрдэни. Генеалогию или, точнее, поколения перерождений знаменитых лам ламаисты выводят от времен будды Шакьямуни, а ближайшим образом – от современников основателя ламаизма Цзонхавы. Так, говорят они, что банчэн-эрдэни был во времена Цзонхавы его учеником Хайдуб-гэлэг-балсаном; далай-лама – другим его учеником Гэндунь-дубом и, наконец, ургинский хутухта – Чжамьян-чойрчжэ-даший-балданем. Но, как известно, в первое время у последователей Цзонхавы не было в обычае отыскивать и воздавать почести перерожденцам. Культ их начался гораздо позднее, и, в частности, первым банчэнем считается лама Ловсан-Чойчжи-чжялцань, который родился в долине Рона в 1570 г. На 14-м году своей жизни он был посвящен в духовенство и на 30-м году избран в настоятели Даший-Лхунбоского монастыря.

В 1603 г., по прибытии из Монголии в Тибет четвертого далай-ламы Иондан-чжямцо и при принятии им обетов гэлона, Чойчжи-чжялцань был духовником его. Затем он сопровождал далай-ламу во время путешествий по Тибету, а в 1616 г. ему было суждено совершить погребальные обряды над прахом этого монгольского далай-ламы. В следующем году Чойчжи-чжялцань сделался настоятелем Сэра и Брайбуна, затем был духовником и учителем пятого, великого далай-ламы Агван-Ловсан-чжямцо. Учитель и ученик, как известно, составили тогда союз против светских правителей Тибета и призвали на них оружие монгольского завоевателя Гуши-хана. Подавив при помощи последнего своего противника Цзанба, Чойчжи-чжялцань возвратился в Даший-Лхунбо и сделался хозяином монастыря. Умер он в глубокой старости, на 93-м году жизни, в 1663 г., оставив 4 тома сочинений.

Имя второго банчэня было Ловсан-ешей. Он родился в 1664 г. и, согласно Waddell’ю, умер в 1737 или в 1739 г. и оставил после себя 3 тома сочинений.

Третий, знаменитый банчэн, современник императора Цянь-луна, родился в 1740 г. и назывался Балдан-ешей. Он был замечательно способный дипломат и писатель. В своих сочинениях (7 томов) он, между прочим, развил мысль, на которую намекали его предшественники, что банчэн будет 25-м ханом Ригдан-дагбо, который будет главенствовать над буддистами в так называемой «северной войне Шамбалы», в которой буддисты будут сражаться с иноверными (лало). Писатель конца XVIII столетия, не раз вышецитированный Лондол-лама, в своих сочинениях говорит, что в Шамбале в 1777 г. исполнилось царствованию 19-го хана Намнона («весьма давящий»), по исчислению астролога Пугба, 51 год, а по исчислениям Хайдуб-гэлэг-балсана (известный ученик Цзонхавы) и Будона (знаменитый ученый и писатель XIV в.) – 92 года. Каждый хан властвует там 100 лет.