В восемь часов я вытащила из кошелька листок бумаги и набрала номер. Уже на втором гудке ответил женский голос.

— Доброе утро, — поздоровалась я. — Это телефон мистера Джеймса Уилера?

— Я Делия Уилер. Вы по поводу счета?

— Нет.

В трубке послышался приглушенный собачий лай.

— Точно? Потому что если кто и называл его Джеймсом, так это его мать, упокой. Господи, ее душу.

— Честное слово, меня не интересуют ваши счета.

— Тогда… Да, это номер Джимми. А вы кто?

— Вы меня не знаете, но много лет назад наши пути пересекались. Я сестра Лилы Эндерлин.

— Чья сестра?

— Лилы Эндерлин.

Она помолчала. Собака теперь сопела совсем рядом.

— Мы ничего не знаем, — неожиданно буркнула Делия.

— Мне нужно задать мистеру Уилеру несколько вопросов, только и всего.

— Тридцать лет назад полиция уже задавала ему вопросы, — проворчала она. — И он на каждый ответил.

— Двадцать, — поправила я.

— Что?

— Лила умерла двадцать лет назад.

Снова пауза.

— А я бы поклялась, что это было в 1979-м. Боже правый, если и у меня крыша поехала, плохи наши дела.

— Вы по-прежнему живете на Мултри? — поинтересовалась я.

— Точно.

— Я могу заехать, когда вам будет удобно.

Я ждала, что сейчас меня пошлют куда подальше, и приготовилась слезно умолять о встрече, но, к моему удивлению, она пробормотала:

— Да чего уж, мы всегда дома. Джимми давно не выходит, а я не люблю бросать его одного.

— Спасибо большое. Я буду у вас через час.

Уилеры жили в одноэтажном домике под коричневой черепичной крышей, с желтыми оконными рамами и желтой дверью, которая выходила чуть ли не на самый тротуар. Улица была забита машинами, так что пришлось покружить, пока отыскалось свободное местечко.

Дверь распахнулась прежде, чем я успела позвонить. На пороге стояла невзрачная, маленькая и сухонькая женщина в черных штанах и футболке с логотипом «Google». Каштановые волосы стянуты канцелярской резинкой, на щеках розовые румяна и такая же розовая помада на губах. Делия оказалась еще моложе, чем я думала, — ей, вероятно, едва перевалило за пятьдесят.

— Элли Эндерлин, — произнесла она, вглядываясь в мое лицо. — Силы небесные!

Видно, она хотела еще что-то сказать, но лишь отступила в сторону, пропуская меня в дом.

— Спасибо, что согласились меня принять.

— Сомневаюсь, чтоб из этого вышел какой толк, но гостям я всегда рада.

Справа от прихожей, за неплотно задернутой синей занавеской, виднелась кровать, втиснутая в узкую нишу. На крохотном столике в ногах кровати стоял телевизор, на желтое одеяло падал свет от экрана, но звука не было. Там, на кровати, кто-то был — Джеймс Уилер, надо полагать, — но из-за занавески выглядывали только ноги, бледные и тощие. Возле ног спала маленькая черная собачка. Из прихожей мы попали в небольшую уютную гостиную. Все помещения домика следовали одно за другим, словно нанизанные на нитку бусины: за гостиной — кухня, за кухней — ванная. В кухне на плите стучал крышкой чайник.

— Вы уж простите за беспорядок, не успела прибраться.

— У вас просто замечательно. — Я принюхалась: имбирь и корица. — А чем так вкусно пахнет?

— Да так, кофейный кекс. Хотела вас покормить, если вы припозднитесь.

— Ну что вы, зачем!

— Я, знаете ли, на Миссисипи выросла. — Она заглянула в духовку, проверяя кекс. — Моя матушка в гробу перевернется, если ко мне придут гости, а я их не накормлю. В аккурат на прошлой неделе Мэтью — это наш старший — возил меня за город, коляску покупать; он ее в компьютере присмотрел. Для Джимми, то есть. Так тамошняя дамочка даже стакана воды нам не предложила!

Только когда мы уселись за стол, где на прелестном фарфоровом блюде уже красовался кекс, Делия Уилер заговорила о том, ради чего я пришла.

— Это дело рук того парня, Питера Мак-Коннела, не иначе, — убежденно сказала она, заглядывая мне в глаза. — Я читала книжку — его, как пить дать, его. Страшная история. Уж как мне жалко ваших родителей, голубушка! И вас, конечно, тоже, но ваших родителей — особенно. И подумать жутко, что кто-то мог бы сотворить такое с моими мальчиками. Как представлю, так сердце останавливается.

Я кивнула.

— Много воды с тех пор утекло, но и дня не проходит, чтобы я не думала о сестре.

— Помнится, Мак-Коннел этот дал деру и поминай как звали. Они хоть потом арестовали его?

— Нет.

— Экая жалость! Девчушку, конечно, не вернуть, но случись такое с кем из моих, мне было б легче, если б кто-то за это поплатился.

Она отхлебнула чаю, задумчиво откусила кусок кекса.

— По чести сказать, не пойму, голубушка, к нам-то вы зачем пожаловали? Какой от нас прок?