Шрифт:
После нескольких дней созерцания он нашел в каждом что-то знакомое и по вечерам обсуждал впечатления с доктором Рыжиковым. При этом он спокойно вертел в руках пластмассовые детали смертоподобных изделий и давал высокую оценку мастерству доктора. «Надо же, – приговаривал он. – А с виду будто из кости. Вроде покойников свежевали. А тут – надо же! В инструменталке на лекалах вам бы цены не было…»
19
– Как они посмели вас уволить!
Даже кулачки сжались, на глазах – слезы. Вся кипит.
– Ну что вы, Жанна… Кто меня уволит, тот три дня не проживет…
– А почему вы уходите?
– Не ухожу, а перехожу. На самостоятельный участок, который мне доверили.
– А как же мы?..
– А что «мы»? – сказал доктор Рыжиков с видом чистой совести. – Долечитесь…
– Без вас я не вылечусь!
– А это уже все само собой пройдет. И без меня, и без вас.
– А я буду лежать и не двигаться!
– Тогда я буду ходить сюда к вам на свидания. Идет?
– Идет! Только каждый день!
– В обмен на упражнения. Каждый раз к концу упражнений я тут как тут. Так?
– А как вы будете узнавать, когда я занимаюсь?
– Это мой вопрос. По рукам?
Жанна протянула узенькую ладонь. Ее взгляд требовал честности и правдивости.
– А кем вас повысили? – доверчиво спросила она.
Доктор Рыжиков улыбнулся сходству слов «повысили» и «повесили».
– А чего вы смеетесь? – вспыхнула она.
Как все великие артисты, она была самолюбива и мнительна.
Из-за этой Жанны доктор Рыжиков не раз говорил Мишке Франку: «И в кого это мои девки дурами растут?»
Мишка Франк искоса сравнивал оригинал с копиями, если это было в их зловредной компании, и, вместо того чтобы успокоить родительскую тревогу, философски выпускал свое паровозное облако: «А я тебе скажу. В ней одних кровей сколько! Русская – раз, латышская – два, еврейская – три, украинская – четыре, осетинская – пять…»
– Татарская – шесть, – заканчивал доктор Рыжиков.
– Как – татарская? – задумывался Мишка Франк. – Я о татарской родне не слыхал.
– А что каждый русский на две трети татарин, слыхал?
– А! – пыхнул Мишка Франк в знак согласия. – Вот видишь, какой генетический фонд! Не то, что у нас, вырожденцев.
Каждый день городская газета и радио дразнили городских матерей изящными стихами Жанны Исаковой, графическими рисунками Жанны Исаковой, восторгами о танцах Жанны Исаковой в детском ансамбле и серебристом голоске Жанны Исаковой, к тому же играющей себе на пианино.
Так что доктор Рыжиков был просто приятно поражен, когда к нему привели черноглазую резко угловатую девочку и сказали, что это Жанна Исакова. Оказывается, она и в самом деле существовала в природе.
Но поменьше бы таких знакомств. Хотя ничего страшного вроде сначала и не было. Просто несколько раз упала на репетиции, чего с ней сроду не бывало. Как бы подвернулась нога. А потом на концерте. Концерт был ответственный, перед руководящими товарищами из области. Ансамбль могли послать на зональный смотр. Когда Жанну ругали, она заплакала и сказала, что нога сама подворачивается.
Сама так сама. Сначала забыли, а потом пальцы стали неметь. Вроде бы ничего не чувствуют. Болеть не болят, а как будто отсидела и не разгоняется. Судили-рядили, искали советчиков и постепенно дошли до доктора Рыжикова.
– Ну-с, прекрасная и воинственная Жанна… – сказал он после некоторого знакомства.
– Почему «воинственная»? – улыбнулась она, напуганная белыми халатами в кабинете и серыми больничными в коридоре. Насчет «прекрасной» у нее вопросов не было.
– Потому, – улыбнулся и доктор Петрович, – что не прекрасных и не воинственных Жанн не бывает. Они все такие.
– А на отчетном концерте я выступлю?
– Конечно! – сразу сказал доктор Рыжиков. – Как же без тебя! Только сначала немного повыступаешь у нас. У нас тут своя сцена есть… Ладно?
– Ладно, – сказала Жанна. Ей нравилось, что доктор был простой, как плотник, и нос картошкой. Особенно нравилось, что он не ахал и не охал и не говорил «бедненькая», как разные тетушки-соседки, а особенно учитель танцев, который сначала ругался на недисциплинированность и лень, потом страшно расстроился, что сорвался отчетный концерт, где у Жанны было девять сольных номеров. Он прямо плакал, что вложил в концерт всего себя, а теперь все пропало. Доктор, наоборот, трали-вали, просто и весело, как ни в чем не бывало. Как будто у всех ноги только и делают, что каждый день отнимаются.