– Чего хотел?

– Вроде бы выбить у кого-то долг.

– Выбил?

– А бес его...Дитятко знает. Только он не 'говорит'. Нужно Серохвоста спросить, Волка.

– Спроси.

Живот опять разболелся, пастырь попросил жену хозяина принести чудесного киселька, та, осчастливленная похвалой и вниманием, притащила большую миску. Вот пастырю и ужин. Пусть смотрят, в какой скромности живет главный.

Перепел привел пса. Толий помнил, как Турана битых две четверти 'рылась' в междумирье в поисках подходящего пленса, вскрикивая и бормоча на разные голоса. Ну, не зря поработали. Жутковатый зверь, тем страшнее, что взгляд у него осмысленный, цепкий. И крупный, скотина! Высокий Перепел на расстоянии смотрелся рядом с баулия низкорослым, Волк вообще казался щенком. Хорошо, что Перепел его оставил, не убил, не побоялся. В столице такого зверя скоро можно будет водить на поводке: если с запада привезти в город еще пять-шесть полукровок, помимо тех, что нынче держат для боев владельцы, соблюдая, конечно же, осторожность, 'преображенный' будет не так уж выделяться на их фоне. Перспектива иметь бестию под рукой заинтересовала пастыря.

Толий похлебал киселя, отдал миску слуге, утер рот кружевным платочком. Ему почему-то было не по себе от странного взгляда пса. Он готов был поклясться, что баулия уставился на его больной живот. Нужно порасспрашивать о нем не только Перепела, но и рабов, и слуг, подумал пастырь. Слишком уж разумным выглядит пес, при том, что не 'разговаривает', хотя многие пленсы с преображением приобретали способность проникать в разум людей и передавать им несложные мысли и образы.

Толий полуобернулся к своей помощнице. Госпожа Турана тупо смотрела в одну точку, у нее подергивалась к левому плечу голова. Плохой признак. Пастырь нахмурился. Действие дурмана с каждым днем все укорачивалось. Уже теперь за день на убогую уходил целый флакон древесного молочка, настоянного на листьях кувшинки.

Три года назад Толий 'купил' сумасшедшую за семь тысяч золотых, до этого ему в посредничестве с пленсами ему 'помогал' раб-бершанец. Турана была из именитых, но это не помешало ее обедневшим родителям без особых угрызений совести взять за дочь деньги и отпустить ту на все четыре стороны. Семья Тураны ни разу не поинтересовалась после, зачем пожилому пастырю-бесовику понадобилась убогая, позор рода, - избавились и были рады. Сестры безумной при приданом даже вышли, кажется, замуж. Что бы сказал отец Тураны, владетель из Митрицы, если бы сейчас увидел свою некогда буйнопомешанную дочь? Тиха и кротка, когда под дурманом, все понимает, отвечает складно, но словно бы живет в своем странном мире. Семья в свое время до древесного молочка не додумалась, да и не по карману им это было. Толий, естественно, скрывал свое 'сокровище' от посторонних глаз. Кому-то из именитых могло не понравиться, что пастырь 'смерть приносящий' таскает за собой госпожу из владетелей, как служанку, да еще пользуется ее безумием для таинственных магических обрядов.

– Турана, дорогая, поспрашивай в междумирье, что пленсы видят в этом псе?

Турана с трудом перевела взгляд на собаку, кажется, только сейчас её заметив. Ее лицо не выразило ни изумления, ни страха. Она закрыла глаза, пошевелила губами. Толий терпеливо ждал. Перепел глядел на убогую с беспокойством. Турана вдруг заговорила своим чистым (без пленсового влияния), мелодичным голоском, лицо ее осветилось улыбкой.

– Он думает...видит, что...зимой...он пойдет к реке...и там...будет раскачивать бобровую плотину...и бобры, вкусные, жирные...они выйдут ее чинить...и он атакует...вкусная еда. И волчицы...будут бежать вслед за теми, кто пробьет...проход в снегу...после снегопада, - Турана облизнула губы, подергивая головой еще сильнее.

Толий быстро сделал знак слуге, чтоб тот отвел убогую в дом и дал ей дурмана. Помедли он сейчас и госпожа примется выть, голосить и наскакивать на окружающих, обретя вдруг неожиданную, в таком хрупком теле, силу.

– Перепел, брат, спроси волка, что он видит в псе.

Перепел нахмурился, помолчал, потом угрюмо сказал:

– Жрать хочет пес.

Баулия, как нарочно, забил огромной лапой, расчесывая ухо, потом принялся ловить пастью падающие снежинки. На хозяев он поглядывал, но без интереса, лишь когда убогая говорила о бобрах, чуть заскулил и посмотрел в сторону леса.

Перепел спросил, помолчав:

– А что за причина Дитятко допрашивать? Если господин соблаговолит сказать.

– Новиса Говорта братья ждут уже три семиднева, а его все нет. Пастырей высоких строк там нет, спросить в междумирье никто не может, вот и забеспокоились, говорят, вроде, юноша к вам собирался.

– Говорю же, был. Ах да, Серохвост, что там приключилось у Дитятко с братом Говортом? Спроси.

Волк придвинулся к псу. Баулия прижал уши, поджал хвост, признавая первенство волка.

– Сказал, человек из поселка увидел его и тут же отдал господину кошель с золотом. Потом пес пошел домой. Больше он ничего не видел, - разъяснил Перепел.

– Плохо, - протянул пастырь.
– Глупо. Он отпустил пса и поехал один, с золотом. А как далеко это было?

– Он говорит, ночи, несколько. Простите, господин, зверюшки не умеют считать. Скажу только, что его не было весь семиднев. Что-то еще спросить, господин пастырь?

– Нет, - Толий замерз и устал.
– Пусть дознаются братья Говорта по храму. Поздновато они спохватились. Да и сам младший пастырь не соблаговолил им рассказать, куда едет и зачем. Значит, было, что скрывать. Ступай, Брат Перепел, если узнаю что, сообщу тебе.

Перепел поклонился и ушел, уводя волка. Толий, зябко поежившись, направился к дому. Ему вдруг показалось, что пес смотрит ему в спину, он обернулся: баулия выкусывал себе ляжку, почавкивая от усердия.

Глава 11. Новые друзья и старые недруги

432 год от подписания Хартии (сезон ранней весны)

Тайила.

Тайила мостилась на высоком табурете, как курица на насесте. Она попыталась поставить ногу на перекладину, но услышала, как под каблуком хрустнуло. Девушка изо всех сил старалась принять благопристойную позу и не свалиться на грязный пол. Свою сумку она пристроила у двери на ещё один такой же шаткий стул и теперь думала, не прогадала ли с выбором места для сидения. Из приоткрытых ставен дуло. Тай вспомнила, что оставила на постоялом дворе тёплую шаль. После разговора с Дейдрой, она представляла госпожу Катрифу влиятельной особой, самой крупной лягушкой местного болота, способной дать ей то, что она хотела: место и относительное спокойствие. Поэтому утром она волновалась и спешила: постаралась проснуться пораньше и привести себя в порядок в маленькой банной. В суете она оставила шаль на лавке в общем зале.