Вдруг стало ясно, что у нас нет никакой другой страны, кроме собственной. Конечно, если мы хотим и дальше на полном серьезе ныть и переживать, что изменился привычный порядок вещей, нам никто не мешает это делать. В русской литературной традиции подобные персонажи достаточно популярны, одного из наиболее ярких зовут Васисуалий Лоханкин. Ильф и Петров прекрасно описали образцовый экземпляр недоучившегося российского интеллигента. Не буду от волнения переходить на пятистопный ямб (отсылаю тех, кто не понял, о чем речь, к первоисточнику, то есть к книгам Ильфа и Петрова), однако хочу напомнить, что нравится нам это или нет, но мы живем в определенной исторической реальности. И эта историческая реальность не статична, а динамична.

Сейчас в нашей стране и мире в целом происходят процессы колоссального масштаба. Можно кричать: «Нет, нет, остановите это!» – и выставлять перед собой дрожащие руки. Но тенденция очевидна. Гигантский маховик, запущенный развалом еще Российской империи, продолжает свое движение. Этот развал на самом деле начался в 1914 году, а в 1917-м завершился. Россия могла выйти из Первой мировой войны победителем, сверхдержавой, если бы вытерпела участие в боевых действиях до конца – ведь она была в коалиции победителей. Но вместо этого вышла из войны проигравшей – из-за внутреннего предательства. Не дотерпели.

После окончания советского периода, в 1991 году, процесс развала России продолжился. Для американцев он не остановился до сих пор. Россия слишком большая, слишком богатая, да к тому же представляет собой альтернативу развития, совершенно иную ментальность. Такая страна Западу не нужна. И надо очень четко понимать, что демократические механизмы революций Шарпа не случайно сработали сначала в Грузии, а потом на Украине (я не беру сейчас Ближний и Средний Восток). Очевидно, что рано или поздно этот сценарий будет реализован и в России. Несколько раз попробовали (площадь Сахарова, Болотная площадь) – не сработало, не хватило запала. Власть оказалась слишком сильна. Поэтому стали искать объяснения, говоря: у власти слишком много денег, она может кормить пассивный народ плюс в состоянии мобилизовать активистов, которых оказывается больше, чем может поднять оппозиция.

Ведь, если говорить серьезно, переломным стал момент, когда на Поклонную гору и в Лужники – не важно, какие методы при этом использовались – вышло больше народу, чем на Болотную и Сахарова. Вдруг стало ясно, что в прямом противостоянии возможность власти рекрутировать активных бойцов гражданского общества выше, чем аналогичная возможность оппозиции. То, чего не смог продемонстрировать Янукович на майдане – потому что, когда он попытался подтянуть людей, которые формально должны были его защищать, их оказалось существенно меньше, чем тех, кто заявился в Киев поддерживать майдан.

Но давайте перейдем к санкциям. Как они влияют на русского человека?

Отвечу сейчас очень банально: на всех по-разному.

Я не думаю, что санкции окажут хоть мало-мальски серьезное влияние на россиянина, живущего в глубинке. Напомню, что количество людей, которые посещают заграничные страны, у нас по-прежнему крайне невелико. Туризм в России совсем не так развит, как хотелось бы думать. А если запретить нашим гражданам пользоваться банковскими счетами за рубежом, большинство скажут: «Вот оно что! В таком случае не могли бы вы для начала такие счета нам открыть?»

Россия в принципе гораздо меньше интегрирована в мировую экономику, чем это себе представляет Запад. Огромное количество людей живут так, что для них, строго говоря, ничего особо не изменится. Например, они могут практически не заметить исчезновения с прилавков каких-то продуктов в связи с ограничением импорта – просто потому, что в силу уровня достатка данные продукты отсутствуют в их ежедневном или даже праздничном рационе. Ну и кроме того, для нас санкции, если угодно, – абсолютно будничный образ жизни. Россияне мыслят совсем другими категориями. Советский Союз 70 лет был под различными санкциями. Мы привыкли, что санкции есть всегда. Если они есть, значит, нас заметили.

Еще несколько лет назад России не существовало на политической карте мира – для Америки, по крайней мере. Российские проблемы были где-то далеко, воспринимались как совершенно незначимые и в принципе никого не волновали. Какая Россия, о чем вы говорите? Давно уже забытая тема. И тут вдруг – Совет Безопасности по поводу России! Российская угроза! Целая НАТО борется с Россией! Санкции вводят против России! Надо же. Значит, мы крутые!

Американцы думают, что они возвращаются к привычному для них режиму «Россия – враг народов». Но ведь и россияне возвращаются к привычному для них режиму! «Весь мир против нас, – говорят они себе, – а почему? Потому что мы лучше, чище. Они нас боятся, а мы великая страна. Кто там говорил, что Россия – всего лишь региональная держава? Обама? Ну чё, мужик, какая региональная держава? Вон у тебя вся НАТО трясется. Вот ты создаешь оборонительные силы. Какая региональная держава, если ты столько раз Совбез собрал? Мы ого-го какие крутые! Вон как вы все вокруг носитесь и не можете ничего. Ха-ха!»

И вот тут надо сказать, что это абсолютно российское «ха-ха». Ну как можно объяснить англичанину или американцу выражение «назло бабушке попу отморожу»? Никак. А для нас это абсолютно понятно. Поэтому мы можем сказать: «Санкции? Ладно. А мы сейчас вам в ответ как захреначим!» И тут же наша интеллигенция начнет выть: «Боже мой, боже мой!»

И я, в общем-то, согласен с интеллигенцией. Действительно, «боже мой». И я хочу, чтобы были нормальные устрицы, а не «белорусские», и мне тоже нравится, когда у людей есть возможность есть дор-блю – хотя я, к своему стыду, не являюсь большим поклонником этого сыра, что, наверное, тут же меня вычеркивает из рядов демократов. Но суть же не в этом. Меня раздражает проявление нашего национального характера.