В особенности ночью.

В этот раз мне пришлось познакомиться с обеими достопримечательностями славного Штайнллана.

Поочередно.

Сначала пришлось вылавливать проказника, свившего себе гнездо в самом сердце карамельной лавки. Душа отличалась крайне своеобразным юмором и вылила на меня целое ведро липкой, сладкой мерзости. И пока я пытался подбить темную сущность знаком, она каким-то образом умудрилась материализовать у меня во рту кусок мыла. В общем, когда дело было сделано, ощущал я себя премерзко и с виду походил на карамельного человечка — героя местных легенд. Даже Пугало, попробовав оставшуюся на моих плечах субстанцию пальцем, посмотрело на меня с жалостью.

Ну а когда я возвращался на съемную квартиру, уже в сумерках, то познакомился и со второй достопримечательностью Штайнллана — грабителями. Работали они жестко и не собирались церемониться. Никаких разговоров, никаких просьб, никакого запугивания. Серьезные ребята, знающие, что они делают и для чего. Им проще было оставить труп, чем чесать языком.

В общем, обычные нехорошие местные жители, жизни которых я приехал защищать.

Зная особенности города, я был настороже, несмотря на то что появившийся из переулка человек неспешно направлялся от меня, а не ко мне. И когда он развернулся, пытаясь ударить меня стилетом под грудину, я был готов.

Следует отметить, что я ненавижу стилеты. Их придумали в Литавии, и они довольно быстро распространились по другим странам и княжествам. Подлое оружие, которое легко спрятать в рукаве. И опасное. Четырехгранное лезвие без труда может проткнуть шубу и несколько слоев одежды. То, что требуется для грабителей и наемных убийц. Несколько быстрых уколов в нужные места, и готов покойник. Минимум шума, минимум крови, максимум эффективности.

Шагнув назад и в сторону, я пнул напавшего в колено и отпустил свинцовый шар, который до этого момента держал в руке. Тихо звякнула короткая цепь, я крутанул импровизированным кистенем и что есть сил ударил распрямляющегося человека по голове.

Неожиданно тихо хрустнуло, и он, не сказав ни одного слова, упал к моим ногам.

Зато двое его приятелей, появившиеся сзади, сдаваться так просто не собирались. И безмолвными тенями бросились ко мне. У одного был здоровенный нож для разделки мяса, чем вооружен другой, я не рассмотрел.

Я швырнул во второго кистень. Попал, к сожалению, не в лицо, а в грудь, но разбойник охнул и замешкался. Я парировал удар мясницкого ножа кинжалом, схватил свободной рукой человека за плечо. Но тот рванул вправо, безошибочно угадав единственную возможность освободиться.

Он сорвал мой хват, я отклонился назад, убирая лицо от взвизгнувшей в воздухе стали.

Головорез был не новичком в ближнем бою, и я понял, что кружить мы можем довольно долго. Как раз до тех пор, пока его напарник не придет в себя и они не возьмут меня в клещи. Так что я решил схитрить и поддался, чтобы он счел, что победа за ним.

Когда его свободная рука крепко схватила меня за воротник, я блокировал предплечьем удар ножа и «пропустил» подсечку. Противник уронил меня спиной на землю и заорал, когда мой кинжал оказался в его левой ступне.

Я тут же откатился в сторону, и дубинка второго не задела мою голову, раскидав снег в разные стороны. Кинжал остался в ноге раненого, который выл безостановочно, а мне срочно требовалось новое оружие. Ничего лучше стилета убитого мною грабителя поблизости не нашлось.

— Убей его! — провыл раненый, когда товарищ выдернул из его раны мой кинжал.

Просто чудесно.

Следующая минута заставила меня взмокнуть. Пришлось покрутиться на маленьком пятачке, чтобы он не задел меня, и ждать момента, когда я смогу воспользоваться более коротким клинком. Про себя я клял стражу, которая в любом другом приличном городе уже бы прибежала на шум.

Мне везло лишь в том, что мой противник оказался менее ловок, чем я. Он был большим, тяжелым и довольно упитанным. И игры в догонялки, похоже, никогда не являлись его самым любимым занятием. В итоге он стал больше заботиться о том, чтобы сберечь дыхание, а не достать меня.

Раненный в ступню прекратил орать и пытался подняться с земли, чтобы помочь подельнику. Так что я больше не мешкал и атаковал.

Поднырнул под свистнувшую дубинку, ткнул стилетом, целя между пятым и шестым ребром. Клинок без труда прошил кожаную куртку, мягко вошел, и я, уже понимая, что попал куда следует, разорвал дистанцию, избегая секущего удара кинжалом. Противник, как видно слишком занятый схваткой, не сразу почувствовал боль, попер на меня, но внезапно пошатнулся и упал на колени. Я вновь оказался рядом, ударил четырежды, хотя в этом уже и не было нужды. Все туда же — между пятым и шестым ребром.

Взял из ослабевших пальцев свой клинок.

— Проклятье! Проклятье!

Раненный в ногу встал, опираясь одной рукой о стену.

— Стой! Давай разойдемся по…

Я ударил раскрытой ладонью левой руки его под подбородок, опрокинув в снег, и воткнул стилет над кадыком, погрузив лезвие по самую рукоятку так, что острие вышло у него под основанием черепа.

Это улица. И она очень жестока. Я помнил это со времен своего детства в Арденау. Можно отпустить главного врага своей жизни, который проиграл тебе поединок во дворце, можно пожалеть противника на поле боя, но если тебя пытаются убить на улице, то ты должен убить в ответ. Как можно быстрее и без всякой жалости. Иначе раненые шакалы найдут тебя и завершат то, что не закончили.