Я посмотрел на Даню. Она тоже не сомневалась.

— Почему не возникло никаких подозрений, что это убийство?

— Не возникло. Гиви был такой пьяный, что мог упасть сам.

— У вас в доме нет фотографий, где бы Гиви мог быть снят вместе с тем гостем из Москвы?

— Нет.

Затем старик задал единственный вопрос:

— Для чего вы это расследуете? Человека не вернешь, прошло десять лет. Сын Гиви окончил школу.

— Тот москвич замешан в других убийствах. Он убивал после и даже совсем сейчас.

— Да, — сказал старик, — значит, тогда там были очень невнимательные люди. Неопытные люди. Легкомысленные люди.

Этот вывод следовало считать заключительным словом. Мы вышли. Пока спускались на первый этаж — молчали. Я не вытерпел в подъезде:

— Сомнений нет!

Сашка сидел в машине. Даня окликнула, но он не шевельнулся.

— Он спит, что ли?

Бывают такие сумасшедшие минуты.

Несколько секунд (очень долгих) я не сомневался, что Сашка убит. Я «застал себя», выйдя из транса, с пистолетом в правой руке и револьвером в левой, скачущим по чужому тихому двору «по-македонски» в полной уверенности, что сейчас по нас начнут палить из-за всех углов. Даня «схлопнувшимся» тараканом юркнула под машину. В завершение жуткой картины к нам присоединился Сашка с обрезом.

Опять здорово кому-то повезло, что не вышли, не высунулись, вовремя ушли на работу, в детский сад или, скажем, в бар на Ленинский проспект.

— Ну у вас и нервы! Я же просто задремал!

— Молодец, что задремал. Я, например, за последние тридцать два часа спал максимум три часа. Даня — часов шесть.

— Может, отложим? Выспитесь?

— Нет уж, Сашок! Я, например, сегодня домой уже боюсь звонить. Идет разрушение моей семьи! Откладывать некуда. Пока мы в куче, пока с транспортом. И ты посмотри, как все проясняется. В Гаграх был Борис, Борис убил Гиви! Борис не дремал и в те годы. Я помню, что в Гешкиной тетрадке дата смерти в автокатастрофе Ирки Пархоменко совпадала — год как минимум — с годом, когда погиб Гиви! Это укладывается в патогенез! В процесс!

— Процесс пошел? А что за процесс?

— Потом, сегодня все докажу! Убивал Борис, мост рушил Борис, киллера нанимал Борис. Я это докажу через два часа. Но за первый час…

Дело в том, что, роясь в карманах в квартире абхазов, я обнаружил вдруг нечто несминаемое… паспорт Скокова. Значит, в угаре ночи я вернул в карманы обезглавленному не все документы.

— Вот чем будем заниматься в ближайший час! У меня паспорт киллера! С адресом!

Сашка искоса глянул на фотографию:

— Да у этого наверняка на дому менты сидят. Тоже сведения собирают. Где живет?

— Да… смотри, рядом! От Калужской площади направо свернуть. На Мытной. В начале вроде.

— Когда ты утром ментам звонил?

— Было около шести часов.

— Значит, менты у Смуровых часов в семь-то уж были. Считай, часов в восемь-девять — у Скоковых. Уж сейчас-то они взяли, что им надо. В общем, может, ты прав. Какой им смысл там засаду делать?

— Это уж вроде никакой логики.

— Ладно. Рискнем. Пустим Даню первой — мол, адресом ошиблась.

Сашка порылся в бардачке:

— Вот! Красная корочка и внутри бабий портрет. Нет, Даня, не похожа и старше… сейчас попробую.

Он извлек из бардачка карандаш, фломастер, бритвенное лезвие.

— А чье удостоверение? — спросил я.

— Да я не знаю. Случайно нашел. Удостоверение инспектора рыбного хозяйства. Кто-то по пьянке обронил. Бабы теперь тоже пьют. Слово «инспектор» четкое, а остальное я сейчас… я все ж художник. Ну-ка, Даня, сядь анфас. Сиди.

Он что-то соскребал и орудовал карандашом, хватая эти мелкие и легкие предметы с сиденья и отбрасывая тут же, Даня сидела как в фотоателье.

Мы по-прежнему были в этом пустом чужом дворе, и только какая-то бабуся смотрела на нас осуждающе со своей скамейки, скрестив руки на груди и склонив к плечу голову, словно вопрошая: ну и что дальше отчебучите, хулиганье? А мы вовсе — банда!

— Все! Прошу, инспектор уголовного розыска!

— Надо же! — восхитилась Даня. — Красивее чем в жизни!

— На то и художники! Мы являем скрытую красоту!

Я тоже посмотрел. Похожа. Если не вглядываться, то ретушь малозаметна. Метров с полутора, если раскрыть и показать, то — Даня. И слово «инспектор» очень четко видно.

— А мент меня с такой ксивой посадит надолго, — сказала Даня.

— А надо, чтобы их там не было. Только удрученные гибелью кормильца родственники.

— А они есть?

— У кавказца-то?! Полно застанешь! Что спрашивать, знаешь.

Мы уже ехали.

— Что спрашивать — знаю, — сказала Даня.

Мы с Сашкой остались в машине за углом и сидели тихо, говорили почему-то чуть не шепотом. Ни о чем существенном. Курили.

И этот двор был еще пуст. В песочнице сидел пацан с экскаватором. Уже тепло одетый пацан. Август. Конец лета.