— Ты имеешь в виду — рассказал обо всем?

Снова молчание.

— Элли, я уже заканчиваю на сегодня. Можно, я заеду к тебе по дороге домой? Привезу бутылку вина, и мы как следует поговорим.

— Меня не будет дома.

Ее адрес я нашла в его старой телефонной книжке и сразу решила прогуляться туда, хотя она жила в Клеркенуэлле, а изморось за окнами сменилась проливным дождем. Завести такой разговор по телефону я просто не могла.

Уже на подходе к дому я увидела, как она приближается к нему с противоположной стороны. На ней был подпоясанный плащ, голову она повязала шарфом и выглядела как кинозвезда пятидесятых годов из какого-нибудь черно-белого французского фильма.

— Привет.

Я остановилась перед ней, она впилась в меня взглядом подозрительно прищуренных глаз, а затем изобразила преувеличенное удивление.

— Элли? Боже мой! А я как раз хотела тебе позвонить. Мне очень, очень жаль, он был таким милым…

— Можно мне войти?

— Конечно. Ты промокла насквозь.

Я оглядела себя. После суда я так и не переоделась, а накинуть плащ попросту забыла. Я промокла и выглядела ужасно.

Вслед за Кристиной я направилась наверх, в просторную кухню. Кристина сняла плащ и шарф, встряхнула волосами.

— Одна живешь? — спросила я.

— Сейчас — да, — ответила она и предложила мне чаю.

— Нет, спасибо. Это и есть тот бойлер, который починил Грег? До нашего у него никогда не доходили руки.

— Очень жаль… Послушай, зачем ты пришла?

— Хотела кое о чем спросить.

На ее лице отразилось то же горячее желание помочь, к которому я начинала привыкать с тех пор, как Грега не стало.

— Вы с Грегом были друзьями. Ты могла бы сказать, что была близка с ним?

— Смотря что понимать под близостью, — осторожно отозвалась она.

— Я читала вашу переписку по электронной почте.

— И что?

— Он считал, что меланхолия тебе к лицу. А ты писала, что он очень мил, и хвалила его загар, и он отвечал, что у тебя цветущий вид.

— Хочешь сказать?.. — Она осеклась. — Бедная…

Я уставилась на нее, широко раскрыв глаза. Стыд вдруг окатил меня вязкой волной.

— Так, значит, между вами ничего не было?

Затянув тошнотворную паузу, она наконец ответила:

— Это были просто комплименты.

— И он никогда не пытался переступить черту? — Я страдала от унижения и ненавидела себя.

От жалости, с которой она смотрела на меня, хотелось заползти под камень.

— Мы с Грегом были просто друзьями.

К горлу подступила тошнота.

— Мне пора. Напрасно я пришла.

— Ты уверена, что больше ничего от меня не хочешь?

— Да.

— Извини. За все.

Снаружи было темно, дождь не утихал, поэтому я остановила такси, села сзади и горестно обхватила себя обеими руками. У своих дверей я вдруг обнаружила, что мне не хватает денег, чтобы расплатиться с водителем, бросилась в дом и вернулась с мелочью, с трудом собранной по карманам и сумкам. В кармане старого кожаного пиджака Грега, по-прежнему висевшего в прихожей, нашлась пятифунтовая купюра. Когда я наконец переберу его вещи? В памяти одно за другим всплывали неотложные дела: связаться с юристом, банком и строительной компанией, выяснить, на каких условиях застрахована наша жизнь, организовать похороны, отменить назначенный визит в клинику лечения бесплодия, записать новое сообщение для автоответчика, который до сих пор здоровался голосом Грега и просил перезвонить позднее, потому что «Грег и Элли сейчас не могут подойти к телефону». Элли рано или поздно подойдет, а Грег уже никогда. Грег с темными глазами, широкой улыбкой и сильными теплыми ладонями. После трудного дня он массировал мне шею и плечи. Сам мыл мне голову, тщательно промывая волосы. Любил лежать, закинув руки за голову, смотреть, как я выхожу из ванны обнаженной; в такие минуты ожидания его лицо становилось необычно серьезным. Засыпая на спине, он негромко похрапывал. Просыпаясь, он сразу поворачивался ко мне с радостной улыбкой.

Чьи еще плечи он массировал, кому мыл голову? Кто еще раздевался для него под пристальным взглядом, который я считала предназначенным только для меня? Меня разом охватила ревность, настолько чистая и почти животная, что она ощущалась как вожделение. Мне пришлось сесть прямо на ступеньку лестницы и посидеть несколько минут, чтобы отдышаться.

Стащив с себя промокшую одежду, я переоделась в спортивные брюки и плотную футболку. Я проработала всю ночь напролет, всего с тремя перерывами: в десять — чтобы выпить чашку чая, в полночь — ради стаканчика виски, а в два часа ночи — сжевать бутерброд. Устроившись в гостиной, я пролистала от начала до конца ежедневник Грега — не рабочий, а старый, куда он записывал личные встречи и другие дела, — но ничто не возбудило моих подозрений. Затем я пересмотрела все его бумаги. Целый ящик старых писем из кладовой. Все фотоальбомы. Все старые виниловые пластинки, магнитофонные кассеты, книги, журналы. В нашей спальне я обшарила все выдвижные ящики и перерыла одежду Грега.

Затем я полностью опустошила шкаф под лестницей — вынула из него велосипедные корзины, ракетку для сквоша, кроссовки, старую палатку, которой мы не пользовались со времен давней поездки в Шотландию.

В шесть, когда выходить из дома было еще слишком рано, а других дел не осталось, я принялась составлять список тех, кого собиралась известить о похоронах. В восемь сварила себе тарелку овсянки и крепкий кофе, умылась и оделась. Снаружи было холодно и уныло, я надела шерстяное пальто с капюшоном и обмотала шею красным шарфом.

Кентиш-Таун-роуд заполонили машины и люди, спешившие на работу. Битком набитый поезд метро доставил меня к Юстону, последние несколько сотен ярдов до офиса Грега я одолела пешком. Офис находился на третьем этаже недавно перестроенного здания. Я позвонила в дверь, и вскоре Таня уже впускала меня, вешала мои пальто и шарф, излишне услужливо предлагала чай, кофе, печенье и так далее. Она напоминала щенка, подобострастного спаниеля, который рад угодить любому.

— Джо здесь?

— У себя в кабинете. Сейчас я за ним схожу.