Другими словами, надпись утверждает, что церковь построена еще до принятия христианства в Нортумбрии4. Уитейкер утверждает, что причина появления этой ошибки заключается в том, что некий малограмотный камнерез неправильно скопировал надпись, сделанную во времена Генриха VIII5 на соседнем камне: «Orate pro bono statu Eutest Tod»6.

Я привожу этот фрагмент, чтобы стало понятно то ошибочное основание, которое породило смятение, происшедшее в Хауорте примерно тридцать пять лет назад, о чем я при случае расскажу подробнее.

Внутри убранство церкви самое обыкновенное: оно не слишком старо и не слишком ново, чтобы заслуживать отдельного описания. Скамьи для важных лиц сделаны из черного дуба и отгорожены друг от друга высокими перегородками, на дверцах которых белыми буквами написаны имена владельцев. Нигде не видно ни медных памятных досок, ни роскошных гробниц в виде алтарей, ни памятников, только справа от деревянного стола, заменяющего в реформаторской церкви алтарь, вделана в стену доска со следующей надписью:

В верхней части этой доски строчки разделяют большие интервалы: когда делались первые записи, поглощенные горем домочадцы не думали о том, что надо оставить место и для имен тех, кто еще был жив. Но по мере того как члены семьи уходили один за другим, строчки теснились, а буквы мельчали и сжимались. После записи о смерти Энн места уже ни для кого не осталось.

Однако еще одной из того же поколения – последней из шести рано лишившихся матери детей – предстояло последовать за всеми, чтобы покинуть на земле в полном одиночестве своего отца. На другой доске, расположенной ниже первой, к скорбному списку была добавлена следующая запись:

Для лучшего понимания истории жизни моей дорогой подруги Шарлотты Бронте читателю следует познакомиться с весьма своеобразным характером людей, среди которых прошли ее ранние годы и от которых и она, и ее сестры получили первые жизненные впечатления. Поэтому, прежде чем продолжить свой труд биографа, я представлю читателю общую характеристику населения Хауорта и близлежащей местности.

Даже жители соседнего графства Ланкастер удивляются необыкновенной силе духа, которую выказывают йоркширцы и которая придает им весьма примечательные черты. Волевые качества сочетаются у них с редкой самодостаточностью, придающей им вид столь независимый, что он способен даже отпугнуть приезжего. Слово «самодостаточность» я использую в расширительном смысле. Йоркширцы из области Уэст-Райдинг7, кажется, с рождения отмечены такой смышленостью, упрямством и силой воли, что каждый из здешних уроженцев полагается только на самого себя и никогда не надеется на помощь соседа. Те редкие случаи, когда кто-либо просил о такой помощи, порождали сомнение в ее целесообразности: достигнув успеха, человек становился зависим от других и вынужден был переоценить свои собственные силы и энергию. Местные жители принадлежат к тем сообразительным, но недальновидным людям, которые с подозрением относятся ко всякому, чья честность не являет собой доказательство мудрости. Практические качества человека ценятся здесь очень высоко, но чужаков встречают подозрительно и ко всякой новизне относятся с недоверием, которое распространяется даже и на добродетели. Если добрые качества не дают немедленного практического результата, то их отвергают как негодные для этого мира, в котором нельзя ничего достичь без усилий и борьбы, особенно если это качества, относящиеся к размышлению, а не к действию. Страсти в душе йоркширца сильны, и причины этого залегают очень глубоко. Однако эти страсти редко выплескиваются наружу. Грубых и диковатых местных жителей едва ли можно назвать любезными в обращении. Разговаривают они отрывисто, а их манера речи и выговор непривычному человеку, скорее всего, покажутся грубыми. Таковы черты их характера. Одни из них, по-видимому, обязаны своим появлением традициям вольности, присущей горцам, а также уединенности их края, другие могут быть обусловлены их происхождением в древности от грубых скандинавов. Однако в то же время йоркширцы весьма восприимчивы и обладают чувством юмора. Всякий, кто решится поселиться среди них, должен быть готов к тому, что услышит про себя совсем не лестные, хотя и правдивые, замечания, высказанные, как правило, уместно и ко времени. Пробудить чувства у них непросто, но, если удается, эти чувства сохранятся надолго. Отсюда происходят такие качества, как крепость дружбы и верность своему господину. Чтобы узнать, в каких формах обычно проявляется последнее, достаточно перечитать те страницы «Грозового перевала», где говорится о герое по имени Джозеф.

По тем же причинам в местных жителях развита и ворчливость, которая подчас перерастает в мизантропию, передающуюся от поколения к поколению. Я помню, как однажды мисс Бронте привела мне поговорку жителей Хауорта: «Храни камень в кармане семь лет, потом переверни его и храни еще семь – пусть он будет у тебя всегда под рукой на случай, если твой враг подойдет поближе».

Когда же дело касается денег, жители Уэст-Райдинга превращаются в настоящих гончих. Мисс Бронте описала моему мужу забавный случай, наглядно показывающий эту тягу к богатству. Некий ее знакомый, мелкий фабрикант, занимался торговыми операциями, которые неизменно заканчивались удачно, в результате чего он составил себе некоторое состояние. Этот человек уже давно прошел середину жизненного пути, когда ему взбрело в голову застраховаться. Не успел наш герой получить страховой полис, как вдруг заболел, причем настолько серьезно, что не возникало сомнений: через несколько дней наступит фатальный исход. Доктор не без колебаний открыл больному, что его положение безнадежно. «Ага! – вскричал фабрикант, мигом обретая прежнюю энергию. – Значит, я сделаю этих страховщиков. О, я всегда был счастливчиком!»

Здешний народ сообразителен и схватывает все на лету, набожен и настойчив в преследовании добрых целей, хотя способен и заблуждаться. Местные жители не слишком эмоциональны, у них нелегко вызвать дружеские или враждебные чувства, но если они кого-то полюбят или возненавидят, то заставить их изменить свое отношение бывает почти невозможно. Это сильные в физическом и душевном отношении люди, одинаково способные и к добрым, и к злым поступкам.

Шерстяные мануфактуры появились в этой области еще при Эдуарде III8. Принято считать, что в те времена сюда прибыла целая колония фламандцев, осевших в Уэст-Райдинге и обучивших местных жителей тому, как можно использовать шерсть. Та смесь сельскохозяйственного и фабричного труда, которая заняла после этого господствующее положение в Уэст-Райдинге и доминировала вплоть до самого последнего времени, выглядит очень привлекательно лишь с большой временной дистанции, оставляющей впечатление чего-то классического, пасторального, когда детали либо забылись, либо погребены в трудах ученых, исследующих те немногие отдаленные уголки Англии, где еще сохраняются старинные обычаи. Картина, представляющая хозяйку дома и ее служанок, наматывающих шерсть на большие барабаны, в то время как хозяин пашет в поле или пасет свои стада на пурпурных вересковых пустошах, весьма поэтична и вызывает ностальгию. Но там, где подобные картины сохраняются в наши дни, мы слышим из уст живущих такой жизнью людей множество рассказов о деревенской грубости в сочетании с купеческой прижимистостью, о беспорядочности и беззакониях – рассказов, мало что оставляющих от образов пастушеской простоты и невинности. Было бы большим преувеличением считать, что для той эпохи, память о которой все еще жива в Йоркшире, не подходили преобладавшие тогда формы общественного устройства, хотя мы и понимаем сейчас, что они постоянно приводили к злоупотреблениям. Неуклонный прогресс заставил их навеки уйти в прошлое, и стараться воскресить их сейчас было бы так же нелепо, как взрослому человеку пытаться натянуть на себя собственную детскую одежду.