Маленькая хозяйка сидела на стульчике у окна и поила из крохотной фарфоровой чашки с ручкой в виде русалки одну из своих кукол.

— Это вы, мисс Кармель…

Она вскочила и хотела по обыкновению броситься меня обнимать, но неуверенно застыла и смущённо улыбнулась.

— Вам уже лучше, миледи? — мягко спросила я.

— Да, и мне очень стыдно, что я на вас накричала, — сообщила леди Эрселла паркету, раскачиваясь на мысках.

— Вам не за что просить прощения. Давайте просто забудем об этом.

Она радостно вскинула головку:

— Значит, вы меня не возненавидели?

— Почему я должна вас ненавидеть? — удивилась я.

— Потому что я вела себя не как леди.

— Леди отличает, в первую очередь, способность достойно выйти из любой ситуации, и вы это только что сделали.

Леди Эрселла поковыряла розовой атласной туфелькой щель в полу и застенчиво осведомилась:

— Значит, теперь я могу вас обнять?

Я сама шагнула к ней и прижала кудрявую головку к груди. Девочка снова оживилась, глаза загорелись.

— Вы со мной немножко посидите?

— Конечно.

Она схватила с комода свой серебряный гребешок и протянула мне.

— Причешите меня, мисс Кармель. Мэтти, бывало, причесывала меня — всегда семь раз по семь, мы вместе считали.

Леди Эрселла поудобнее устроилась на стульчике перед зеркалом, и я принялась расчёсывать её завитушки.

— Вам нравились занятия с Мэтти, миледи?

— Да, очень. Она всегда весело рассказывала, и Мэтти была очень красивой.

— Вы по ней скучаете?

— Скучаю, — вздохнула девочка, болтая ножками, — а Микаэль вот не скучает. Он злой, ненавижу его!

— Нельзя так говорить, он ведь ваш брат.

— А можно, чтобы он не был моим братом? Ну, пожалуйста! Можно, чтобы кто-нибудь другой им был? — она откинула голову назад и заглянула мне в лицо.

— Это невозможно, — улыбнулась я. — Знаете, говорят, братья и сестры — это друзья, данные нам природой.

— Значит, природа меня не любит, — совсем уж тяжко вздохнула юная страдалица.

— Это ещё что за глупости, — мягко укорила я. — Взгляните в зеркало: да любая принцесса позеленела бы от зависти при виде эдаких кудряшек! А глаза? Ради таких принцы и совершают подвиги!

При этих словах леди Эрселла широко улыбнулась, обнажив свои неприглядные зубки. Улыбка мгновенно погасла.

— Микаэль прав: я уродина, не то что мама! Поэтому она меня не любит.

Я растерялась.

— Вы не правы, ваша мама вас любит. Просто не всегда взрослые умеют правильно показать свою любовь.

— Но почему? — поразилась девочка. — Это ведь так просто. Вот смотрите: я вас обниму и скажу, что люблю вас, и вы будете об этом знать.

Она повернулась на стульчике и обвила меня руками.

— Я вас тоже люблю, леди Эрселла, — растроганно сказала я, отвечая на ласку, и вдруг поняла, что это правда. — Просто иногда взрослым нужно куда больше смелости и времени, чтобы в этом признаться.

— Как же они тогда дают другим знать, что любят их?

Я задумалась: и правда — как?

— Ну, например, дарят друг другу подарки…

— Значит, мама меня всё-таки любит!

Девочка возбуждённо вскочила со стула.

— Поглядите, сколько она мне подарила.

Я обвела глазами комнату и вздохнула. Взгляд упал на одноногий столик с причудливыми шахматами. На костяной доске помещались тяжёлые фигуры — бронзовые слева и медные справа. По форме они напоминали плоские деревья: крона в виде металлического вензеля на тонком нефритовом основании.

— Их вам тоже мама подарила? — удивилась я.

— Да… то есть не совсем: она разрешила их взять. А раньше они стояли в библиотеке.

Я заметила, что одна фигурка отсутствует. Наверняка это случилось в ходе недавнего погрома.

— Похоже, одной не хватает, — кивнула я на пустующее место.

— Она потерялась, поэтому мне и было позволено забрать их к себе, — пояснила девочка.

Вполне объяснимая потеря: удивительно, как необычные фигуры вообще держались на таком тоненьком, по сравнению с массивным верхом, стебельке и не падали. Очевидно, это фокус со смещённым центром тяжести. Я сама однажды видела в антикварной лавке керамического голубя, выкрашенного белой эмалью. Его можно было держать на кончике пальца за один только клюв.