Шрифт:
Таким образом, понятно, что Ретюнин был не каким-то узколобым «уркой», а напротив, образованным человеком, причём, скорее всего, имевшим опыт ведения боевых действий.
В свете ретюнинского прошлого становится понятным и его назначение на должность начальника лагерного пункта. Как ни удивительно, но именно для 59-й статьи, в отличие от «политической» 58-й (а также от «профессиональных» уголовных — кража, грабёж и проч.), были доступны административные посты в лагерях. (Мы касались уже этого обстоятельства в очерке «Сталинская перековка воровского братства»), «Бандиты» очень часто были комендантами в лагерях — потому, что считались грамотными людьми, имеющими опыт управления. Неудивительно, что уже «вольного» Ретюнина поставили начальником лагпункта (как «доказавшего своё исправление»).
Но то, что казалось нормальным в мирное время (бывший «буржуй», «обломок царского прошлого», был не опасен в условиях «победившего социализма»), в военное время стало рассматриваться по-иному. Во время войны «бывший» — это потенциальный враг. И если слухи о массовых расстрелах можно было воспринимать как очередную лагерную «парашу», то к слухам о возможных расстрелах бывших белых офицеров и дворянства следовало отнестись куда более серьёзно.
Именно с этой точки зрения следует рассматривать отчаянный шаг Ретюнина и группы его товарищей. Не случайно они тоже были осуждены по «бандитской» статье: видимо, члены лагерной подпольной группы принадлежали к одному кругу. Правда, во второй половине 30-х годов по статье 593стали судить за лагерный бандитизм; однако подпольная группа Ретюнина, скорее всего, всё-таки принадлежала к «жиганской» ветви «бандитов» — на это указывает и её малочисленность.
Кроме того, только опытный боевой офицер мог разработать и осуществить военную операцию, которая, кстати, при определённом раскладе сил и везении имела немало шансов на успех. Трагический финал с самоубийством также наводит на мысль о принадлежности Ретюнина и шестерых его сподвижников к офицерству дореволюционной закалки. Среди «блатных» подобных традиций не культивировалось. Совершенно дико представить, чтобы «босяки», «воры» демонстративно стрелялись в висок! Не из той оперы…
Но есть любопытные детали, которые наводят на мысль, что в восстании принимали участие и военные новой, социалистической «закваски», немало которых было репрессировано в конце 30-х годов и попало в сталинские лагеря. Иначе становится абсолютно бессмысленной акция с попыткой захвата аэродрома. Она имела смысл лишь в том случае, если среди повстанцев были профессиональные авиаторы, способные поднять в небо современные боевые самолёты (в самом деле, наивно было бы рассчитывать на захват местных лётчиков и принуждение их к полёту — таких «романтических» «допусков» профессионалы при разработке военных операций себе позволить не могут).
«Ретюнинский побег» ясно свидетельствует, что при определённых условиях в лагерях шли на сближение люди с противоположными идеологическими установками, имевшие боевой опыт. С другой стороны к ним примыкали уголовники, склонные к авантюризму и отчаянным поступкам в силу условий, в которых они воспитывались и жили. Главное — необходима цель, объединившая бы этих арестантов, разных по складу характера и мировоззрению. Этой целью была свобода…
Майор Пугачёв — подполковник Яновский — полковник Батюта: от мифа к реальности
Из начала 40-x вернёмся в их конец. Послевоенный ГУЛАГ резко отличался от довоенного. Раскол в воровском движении и «резня» серьёзно подорвали позиции профессиональных уголовников в арестантском сообществе. Новая волна заключённых — «вояки», «автоматчики», повстанцы-националисты — отличалась от забитых «мужиков» и «фраеров» совершенно другой психологией. Психологией людей, имевших собственное достоинство и готовых его отстаивать в схватке. Конечно, это можно сказать далеко не обо всех фронтовиках, брошенных в лагеря, но к концу 40-х, а особенно к началу 50-х годов перелом в сознании арестантского мира наметился явный.
Никогда ни до, ни после не знал лагерный мир такого количества побегов! Мы имеем в виду не просто «перемену участи» (так ещё со времён царской каторги называли побеги) — на такое шли многие гулаговские арестанты, — а уходы дерзкие, вооружённые, с убийством охранников, с перестрелками, грабежами попутных машин и прочими сопутствующими «подвигами». Бежали поодиночке, бежали небольшими группами, бежали массово… И многие подобные отчаянные акции не обходились без участия «вояк». Бежали власовцы и бандеровцы, «лесные братья» и фронтовые разведчики.
В основном «делали ноги» весной и летом. Как поётся в старой лагерной песне:
Это было весною, зеленеющим маем, Когда тундра проснулась, развернулась ковром. Мы бежали с тобою, замочив вертухая, Мы бежали на волю, покати нас шаром — По тундре, по железной дороге, Где мчится поезд Воркута — Ленинград, По тундре мы бежали от погони, Чтобы нас не догнал автоматный заряд…Но нередко «отрывались» и зимой. Не зря в блатном жаргоне до сих пор «встать на лыжи» значит «совершить побег».
Мы не ставим перед собой цели в этом очерке рассказать о побегах гулаговских арестантов. Достаточно много страниц посвятил им Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ». Повторять его — нет смысла. Но вот кое-что уточнить — смысл есть.
Начнём мы с другого лагерного писателя — Варлама Тихоновича Шаламова, испытавшего на себе весь ужас сталинских лагерей. Есть у Шаламова рассказ «Последний бой майора Пугачёва». В нём изложена история побега, который организовал бывший майор Советской Армии Пугачёв, зэк, культорг лагеря. В рассказе, правда, не указано, за что был осуждён Пугачёв, но из множества косвенных деталей и характеристик ясно: за «политику». Все, кто уходит вместе с ним в побег, тоже бывшие военные: разведчики, лётчики, водители — и офицеры, и рядовые. Они привыкли к риску, к смерти, не хотят быть рабами. Увлечённый повествованием, Шаламов с каким-то особым любованием описывает, как беглецы душили и расстреливали часовых и дежурных, как, окружённые на болоте, вооружённые заключённые уложили замертво 28 бойцов и невесть сколько ранили… Сам же Пугачёв застрелился в тайге.