Мужичок исчез в кустах, как не был. Как будто и впрямь пролетавший временами северный ветерок, предвестник осени, нашептал в уши то, что не могло, ни за что не могло быть реальностью. Эльдэнэ старательно «спал». Тур тяжело поднялся, медленно зашагал вдоль крепостной стены, уже освещенной первыми лучами еще не видного глазам солнца.

…Рассоха принял смерть без страха и протеста. Орлиный взгляд Анфала, которому он привык мгновенно подчиняться, взгляд уже совсем потухших синих глаз, уже с той стороны, из смерти, вдруг налился ненавидящей силой и расколол голову-калегу. Слепыми безумными глазами, не моргая, убивец Анфала глядел на восходящее солнце. Ни крика не было, ни шума никакого, только первый солнечный отблеск на востром разбойничьем ноже…

И снова тихий костерок на речном берегу возле крепостной стены. Уже и Ряпа проснулся:

– Слышь-ко, Тур, а чё мужики сказывают, Анфала вчерась зарезали?! Ето чё? Брешут али чё?!

– Кто сказывал, с тех и спроси. А Рассоху точно зарезали.

Костерок догорел, угольки подернулись легким серым пеплом.

– Уйду я, Ряпа. Не глянется мне все это. Давеча мужик проезжал, мельник из-под Слободы. К себе зовет, девку свою, сказывал, за меня отдаст. Справный мужик. У его в дому девок много народилося, кому мельницу держать? Иди, говорит, ко мне. Уйду я. Сказывал, брашно он мелет, да брагу ставит, вотякам возит. Ему купцы слободские шибко выгодно расчет дают. И товаром, и деньгой-новгородкой. А уж скоро жито начнут сжинать, да брашно делать. Робить, мол, некому. Вот я к ему и пойду. Жениться охота да и жить, как люди. Набегался. Немца нашего с собой возьму в работники. А ежели про меня кто спросит, сказывай, мол, и не знал такого никогда. На вот печатку мою, в Котельниче мой струг возьмешь.

В Котельниче, в Котельниче… Вот где струги-то ладят да прячут до поры. А и то: Котельнич много ниже по реке, течение там крутое, быстрое, торопится Вятка к сестрице Каме.

Судя по разговору, в хлыновской шайке произошли бурные события. Легендарный Анфал то ли впрямь переметнулся, то ли пал жертвой оговора. И что с Рассохой? Это важно. Прикинуть бы, каковы сейчас у них силы-то, у свирепых вятских защитничков. В Котельнич бы, на ушкуи глянуть – вон они где запрятаны! Время ли в глушь деревенскую забираться? Уйти от своих владельцев Эльдэнэ мог в любой момент, они про него на другой же момент забыли бы. Но хороший соглядатай не должен в глаза бросаться, он должен быть частью той жизни, которую наблюдает. Как бы вот сейчас не сбегать до Котельнича! Но только сунься в Котельнич – точно пришибут. А чтобы не пришибли, надо быть частью незаметной, неброской. И такой частью в вятских землях он уже стал. Пока все складывается неплохо. Купцы, значит, к мельнику захаживают? Или он к купцам? А на какой ляд вотякам столько браги? И почему за вотяков расчет дают купцы?

Ладно, для начала идем к мельнику.

Но быстро уйти не удалось. Мельник приехал на ярмарку. Три дни кипела и бурлила ярмарка на широком лугу возле крепостных стен. Эльдэнэ знал: для того чтобы про страну что-то понять и выведать, не надо околачиваться в господских покоях. Люди в таких покоях одеты в заморское, еда у них своя-особая, и правды никто не молвит. Иди на рынок, к простонародью. Увидишь, чем народец занят, что сеет, что ест. А при желании все узнаешь и про господ. На каждого господина – сотня-две прислуги. У прислуги родня, у родни еще тоже родственники. Вся подноготная господ была простонародью прекрасно известна. Может, только насчет внешней политики мало что говорили, да и то потому, что не шибко интересовались. Много где бывал Эльдэнэ – это правило его никогда не подводило.

Богатая ярмарка в Хлынове! Привезены и хлеб-соль, и мясо, и сало, и мед, и воск на свещи, шерсть овечья всякая – чесаная, пряденая и в носки-варежки связанная, овчины и тулупы овчинные, щетина, дичь, рыба, лен пряденый и в холсты тканый, сукно, обувка всякая – и кожаная, и лапти, топоры и иной плотницкий припас, косы, цепы, сохи, корчаги большие и малые, хомуты-уздечки, ложки деревянные и черпаки, сундуки расписные, сундучки малые искусной резьбой изукрашенные, прялки большие и малые тоже все в росписи и резьбе, сани-телеги и всяческий скот. Мычали коровы, у коновязей помахивали хвостами вятские кобылки. Против скакунов арабских неказиста вятская кобылка: и собой невеличка, и лохматенька. А резва в тройке, сильна и к морозам привычна. И норов у нее спокойный и добрый. С хорошим хозяином в работе старательна. А умна! Куда бы хозяин ни заехал, она помнит дорогу к своей конюшне и домой придет всегда.

Некогда было нашему мужику все время на рынке торговать, придумали по большим праздникам съезжаться и расторговываться. Поэтому русская ярмарка – веселое дело, шумное, голосистое.

А тут еще и подарок к ярмарке, дорогой и долгожданный: жёнки устюжанские! Приметно было, что в Хлынове баб да девок маловато. В дружины-то собирались одни мужики. Вот устюжанки-хитрованки и удумали тоже собираться дружинами, да и наезжать в Хлынов – в жены к тамошним молодцам. Разбойный Хлынов сдавался такой дружине безо всякого сопротивления, даже, наоборот, с огромным удовольствием! Да и свои вятские мужики тоже на ярмарку невест везли – телегами!

Девки и хороводы водят, и песни поют, парни силой меряются – гуляет народ, аж и про торговлю иной забудет. К вечеру третьева дни венчанья начались. Видно стало, что не с пустыми руками устюжанки приехали: шали богатые, сарафаны каёмчаты, каждая икону несет в богатом окладе. Пригляделся изветчик: оклады-то серебряны! Да так мастеровито изукрашены, все-то мастер ладил, нигде рука промашки не дала. Сканью тонкой узоры выложены, цветы райские и травы. Вот куда серебряный следок уходит! Вот сюда он и уходит: к устюжским мастерам. Из блюд басурманских ладят оклады икон, да церковную утварь! Товар – дороже дорогого, таково мастерство. А монастыри-то да храмы строят по всем княжествам русским: и в Твери, и в Рязани, и во Владимире, тут, пожалуй, и повыгоднее дело, чем монету чеканить!

Вот так-то, князюшка. Где-то писано, что принадлежит Устюг князьям владимиро-суздальским и даже уж сыновьям не раз завещан! Писать можно, пергамент терпелив, что ни напишешь – все снесет. Только вот эта девка устюжанская, несущая венчальную икону в серебряном окладе, она все это написанное перечеркивает, не ведая того. Не было на Устюге власти ни московской, ни владимирской. Никто тут до серебряных тайн никого лишнего не допускал.

Мастерство устюжских ювелиров прославится на всю Россию: скань серебряная, чернение, тончайшие эмали. А узоры все те же: травы да цветы райские, такие же, как на расписных прялках, печках и сундуках. Не потеряется следок серебряный, не исчезнет! А устюжанки не забудут свой славный промысел, несколько веков такими же дружинами будут уезжать в жены покорителям Сибири и Дальнего Востока.