Работая с угнетенной личностью, психотерапевту приходится действовать на грани фола; ведь преждевременное, незрелое прощение приведет лишь к искусственному отрицанию горя, чувства ненависти и причиненной боли. Прощение может стать истинным только после проработки всех этих эмоций. Терапевт должен указать пациенту на то, что прощение – это постепенный процесс. Человек может захотеть простить раз и навсегда, но в итоге прощение будет неполным, включающим условие, что оскорблений и обид больше не будет. Если унижение нанесло ущерб уверенности, чувству собственного достоинства личности, то все это нужно сначала восстановить и только потом прощать. Более того, текущая ситуация может воспроизводить раннюю детскую модель. В таком случае новое оскорбление прибавляется к ранее не выплеснутому чувству обиды, и человек чувствует мощный прилив иррационального гнева.

Даже если человек хочет и готов простить, этому будут препятствовать многочисленные сознательные и бессознательные факторы. Назовем некоторые из них.

• Желание оставаться в роли жертвы, которая может быть выигрышной и даже приносить финансовую выгоду или чувство морального превосходства.

• Постоянное ощущение страдания и горя из-за причиненного обидчиком вреда.

• Непроходящее чувство стыда и заниженная самооценка как последствия оскорбления.

• Убежденность в том, что справедливость важнее прощения и милости. Такой подход чаще всего объясняется не логикой, а особенностями характера.

• Мысли о том, что прощение будет воспринято как слабость.

• Мысли о том, что прощением мы лишь потакаем дальнейшим оскорблениям.

• Мысли о том, что прощение – показатель низкой самооценки и хрупкости.

• Попытки простить преждевременно, до исцеления и освобождения от обиды. Обычно это одна из форм отрицания.

• Страх того, что прощение приведет к дальнейшим оскорблениям и дурному обращению.

• Неспособность войти в положение обидчика или увидеть какие-либо смягчающие обстоятельства, т. е. непонимание мотивов нанесенного оскорбления.

• Настойчивое желание заставить обидчика признать вину и принять ответственность.

• Настойчивая потребность получить некую компенсацию.

• Нарциссический гнев, сопровождающийся фантазиями об ответном ударе и возмездии.

• Воспоминание и повторное проигрывание аналогичного опыта из детства.

• Отсутствие каких-либо признаков покаяния и извинения со стороны обидчика.

• Проекции собственных недостатков на обидчика.

Простить становится легче, если мы понимаем, что оскорбление на самом деле нанесло вред не нам самим, а лишь нашему представлению о себе, обусловленному социальными и психологическими нарративами. Но, не прощая, мы поддерживаем это представление и укрепляем его, потому что кажущееся нравственное превосходство жертвы над обидчиком помогает ей чувствовать себя лучше. Осознание всех этих механизмов приводит к переменам в сознании – или, возможно, перемены в сознании позволяют их осознать; трудно сказать, что происходит сначала, поскольку это – две стороны одного процесса. Так или иначе, если мы вспомним, что наше глубинное содержание отличается от нашего поверхностного представления о себе, то прощать станет легче. Если мы поймем, что оскорблен только наш поверхностный образ, то признаем, что наша духовная сущность (наблюдающее сознание, самость, сущность Будды, сознание Христа, Пуруша, Атман или просто божественное) осталась нетронутой, незыблемой. Именно здесь, в понятии прощения, мы явственно видим, как соотносятся между собой психотерапия и духовные практики. Терапевт сначала работает с гневом и болью пациента и лишь потом начинает касаться его духовной сущности, поэтому обсуждение разницы между внешним образом и сущностью стоит начинать в подходящее время, когда человек к этому достаточно подготовлен. Оскорбленный человек может умом понимать, что вред нанесен «только» его представлению о себе, но при этом боль его никуда не исчезнет. Человеку, пережившему серьезное эмоциональное потрясение или испытывающему трудности, связанные с особенностями характера, бесполезно говорить о том, что духовная сущность не сводится к телу, разуму или качествам личности. Эти истины трудно перевести с языка знания на язык переживания.

Некоторые типы патологии характера понижают способность человека к прощению. Нарциссическая структура характера является серьезным препятствием к прощению, потому что не подразумевает никакой эмпатии по отношению к обидчику и никакой скромности, столь же необходимой для прощения. Если же нарциссическим характером обладает обидчик, то он не способен признать свою вину. Нарциссу нужно постоянно поддерживать чувство собственной важности, для него отрицание вины, избегание стыда важнее восстановления отношений с тем, кому он причинил боль. Человек с мазохистским характером будет отрицать серьезность нанесенного вреда и даже защищать обидчика. В таком случае терапевт, еще до каких-либо разговоров о прощении, должен указать человеку на всю тяжесть причиненной боли и всю важность межличностной динамики. В свою очередь, параноики настолько чувствительны к проявлениям неуважения, что могут разглядеть оскорбление даже там, где его не было. Психопаты больше других известны своим неумением прощать, так же как и обсессивные больные с ригидным Супер-Эго. Также есть люди, готовые простить кого угодно, но только не себя. Во всех подобных ситуациях важно помнить, что психотерапевт, в отличие от богослова или философа, должен рассматривать прощение (или его отсутствие) как психологическую, а не нравственную проблему. Так, например, совершенно бесполезно говорить о важности агапэ обозленному пограничному пациенту, который только что получил удар по своему и так не слишком крепкому чувству собственного «Я».

В относительно недавней работе на эту тему (Mc-Cullough, Worthington, Rachal, 1997) говорится о том, что степень искренности извинения напрямую влияет на способность жертвы простить. Фактически, некоторые люди как бы откладывают свое прощение до того момента, когда обидчик окончательно раскается, хотя есть мнение, что прощение никак не зависит от обидчика и является исключительным состоянием жертвы. Тем не менее, примирительное поведение и попытки загладить вину со стороны обидчика повышают шансы на прощение, так же как разумное поведение жертвы скорее заставит «злодея» раскаяться. Порой бывает полезно попробовать поставить себя на место обидчика, постараться понять его мотивы, причины поступка. Можно даже представить, что вы сами действуете аналогичным образом при похожих обстоятельствах. Однако чаще всего забота о собственном достоинстве или горе затрудняет возможность понять мотивы обидчика.

Для терапевта же трудность представляет контрперенос, который вынуждает его слишком живо отождествлять себя с жертвой. Также, если сам терапевт не умеет прощать, то ему сложно будет требовать этого от другого. А ведь способность прощать понадобиться терапевту в те моменты, когда под действием переноса он сам станет объектом гнева, ненависти и зависти.

Терапевт должен объяснить, что прощение – это не то же самое, что примирение. Простить – не значит признать поведение обидчика правильным, а оскорбление – неважным. Так же, если человек простил другого, то это вовсе не значит, что далее они станут друзьями и будут друг другу полностью доверять. Так, например, жена может простить мужа за жестокое обращение, понимая, что с ним в детстве тоже так обходились, но при этом она все равно подаст на развод. Сексуальные маньяки чаще всего были в детстве жертвами сексуальных домогательств. Это не извиняет их поведения и не снимает законных обвинений, но отчасти объяснят ситуацию. Холмгрен (Holmgren, 1993) отмечает, что можно простить обидчика как личность, но не иметь с ним никаких отношений; простить, но не забыть обиду. Таким образом, прощение – это не помилование; положенный законом штраф обидчик оплатить обязан. В конце концов, не терапевту решать, «следует» ли пациенту кого-то прощать; некоторые сразу же заявляют, что не собираются этого делать. Каким бы ни было первоначальное решение, свою роль может сыграть благодать, когда желание простить вдруг появляется спонтанно, без причины.

В более широком культурном контексте проблема прощения имеет отношение к вопросу, существуют ли поступки (например, преступления против человечности), которые простить невозможно. Если мы действительно примем в расчет социальные, архетипические и индивидуально-возрастные факторы, породившие Гитлера, Саддама Хусейна или среднестатистического хладнокровного убийцу, примем во внимание идею личной судьбы и предназначения, сможем ли мы простить их? (Повторюсь: простить – не значит оправдать или помиловать.) Несмотря на весь гнев и отвращение, нам следует ответить утвердительно, и на то есть несколько причин. Во-первых, эти люди зачастую бывают захвачены эмоциями, которые не могут контролировать. К тому же, если поступать с ними со свойственной им же жестокостью, то мы не оставляем им шансов на излечение. В конечном счете, даже такие люди являются формами выражения Самости.