Пока я курил, машину успели проверить и подготовить ко второй поездке. Я вылез из «хонды» и пошел по летному полю. Я шел и думал: мне тридцать лет и сейчас сбывается моя детская мечта. Я направлялся к машине с реактивным двигателем, которой мне предстояло управлять на глазах у миллионов телезрителей. Никогда не стоит слишком гордиться своими достижениями — гордость часто приводит к неудачам, но, пока я шел по полю, десятилетний мальчишка внутри меня просто лопался от гордости.

Колин пожелал мне ни пуха ни пера, и я пошел на второй заезд. Меня снова сразило ощущение мощи и скорости, и, когда я вылез из машины, я сказал еще несколько слов в камеру — поделился своими впечатлениями. А потом прокатился еще раз. День был на исходе. Теперь мне предстояло проехать с включенным дожигателем.

Я снова позвонил Энди Уилману. Он напомнил, что никаких подвигов от меня никто не ждет. Я успокоил его и пообещал, что буду осторожен.

Сев за руль, я осмотрел тумблер, который включает дожигатель. Эта крохотная металлическая штуковина запускает механизмы, высвобождающие неслыханную силу, подвластную, как думали люди тысячи лет, только богам.

Колин подробно описал весь процесс: пламя должно было пробить мотор по центру и зажечь недожженное топливо. От этого мощность двигателя возрастет в два раза. Я снова вспомнил порядок действий: завести мотор, отпустить педаль тормоза, нажать на кнопку, а через несколько секунд открыть парашют и порадоваться тому, что остался жив.

Мотор, наращивая обороты, загудел. Я сделал глубокий вдох, включил дожигатель и поднял правую ногу с педали тормоза. И тут же оказался в совершенно другой машине. И рев двигателя, и ускорение стали во сто крат сильнее. Машина не просто сорвалась с места — она едва не взлетела. И только тогда я понял, что реактивный двигатель без дожигателя — добрый зверь, который только легонько подталкивает тебя в спину. А двигатель с дожигателем — это яростная стихия.

Не могу сказать, что это сильно отличалось от быстрой езды на суперкаре, но я чувствовал, что что-то кардинально изменилось. Мои разум и чувства реагировали на все быстрее — чтобы хоть как-то поспевать за происходящим.

Всего за 17,2 секунды я домчался до столбиков. Потянул рукоятку, чтобы заглушить мотор и раскрыть парашют. Поездка длилась всего 23 секунды. Меня пронесла сила, которой не набрать и десятку болидов «Формулы-1», соединенных воедино. Таким бодрым я не чувствовал себя никогда в жизни. Колин был счастлив, съемочная группа тоже, а я пребывал в экстазе. Я сумел разогнаться до 314 миль в час — результат, побивший английский рекорд скорости. Впрочем, как рекорд его все равно бы не зафиксировали — из-за отсутствия официальных лиц. Кроме того, никто и не собирался рассказывать мне, с какой скоростью я шел, чтобы я не дай бог не решил проехаться еще быстрее. Впрочем, я все равно собирался это сделать.

Мы отправились к фургону с буфетом попить чаю и взахлеб обсуждали мои опыты. Все складывалось как нельзя лучше: мы сняли, как Колин показывает мне машину, сняли поездки без дожигателя, сняли и последнюю — с дожигателем. Я позвонил Энди, и мы договорились, что это будет традиционный сюжет про то, как человек на глазах у зрителей учится делать опасный трюк. Было уже почти пять часов дня. Взлетную полосу нам разрешили использовать только до половины шестого. Мы все обговорили. Машина работала безотказно, я научился ею управлять, погода стояла отличная. И мы решили сделать еще один дубль.

Пока ребята готовили машину, я беседовал с человеком, отвечавшим за взлетную полосу. Он уже знал, что мы хотим проехаться еще раз, но я хотел удостовериться, что он не возражает. Мы с режиссером помнили, что надо снять еще один эпизод — мне предстояло сказать несколько слов. Но это мы решили отложить на потом.

17 часов 25 минут.

После аварии многие врачи удивлялись тому, как отчетливо я все запомнил. Они предполагали, что эти воспоминания — игра воображения, пробудившегося, пока я находился в коме. Но я уверен, что все так и было. Кроме того, все, что я рассказывал, в точности соответствовало показаниям бортовой телеметрической системы, которая зафиксировала каждую миллисекунду аварии.

Идя к машине, я вспомнил разговор с одним техником гоночных машин. Он рассказывал, как опасно ехать с полным мочевым пузырем: «Случись авария, пузырь может лопнуть, и ты умрешь еще до того, как успеют подбежать врачи».

И не дойдя всего нескольких футов до «Вампира», я развернулся и зашагал к стоявшей неподалеку туалетной кабинке. Я не верю, что это было предчувствие грядущей аварии. Мне просто нужно было помочиться, что я и сделал — чтобы больше ничто меня не отвлекало.

Я надел на шею фиксатор и взглянул на машину. Мне еще предстояло рассказать в камеру, как этот автомобиль сконструирован. Тормоза были взяты от грузового фургона, бензонасос — от бетономешалки, а рулевой механизм — от «робин релиант». Ничего подобного в мире гоночных машин уже нет — там иной мир, корпоративный, где недостатка в средствах не бывает. Мне как раз и нравилось в «Вампире» то, что его собрал у себя в гараже парень, который четко знал, что ему нужно.

Меня снова пристегнули так туго, что я едва дышал. Я взглянул на свои перчатки и взялся за руль. Еще одна поездка, еще пара фраз в камеру, и я свободен. Сяду в «хонду» и поеду домой.

Мотор начал набирать обороты. Его гул перешел в грохот, и Колин отступил в сторону, дав знак, что можно ехать. Мне предстояло насладиться поездкой, в которой для меня уже не было ничего неведомого.

Поездка начинается: 17 часов 30 минут плюс 16,89 секунды.

Я нажал на кнопку и отпустил педаль. Внутри мотора полыхнуло пламя, достигшее недожженного топлива. Мощность увеличилась вдвое, и машина понеслась вперед.