И тут же меня посетила новая мысль: а не паранойя ли это? Врачи предупреждали о возможных параноидальных состояниях, о навязчивых мыслях. Не навязчивая ли это мысль? Почему меня неудержимо тянет проверить калитку, которую я точно закрыл? Но я решил, что эти размышления только больше сводят с ума и лучше не пытаться определить, паранойя это или навязчивое состояние, а сбегать проверить. Калитка оказалась закрыта. Мне стало стыдно.

Ричарда не было слишком долго. Он обещал вернуться через двадцать минут. Прошло тридцать, и я разволновалась. Я была уверена, что он переутомился и лежит где-нибудь, корчась от боли, или заблудился.

Я сказала девочкам, что мы поедем покататься в «лендровере». Только они начали спорить, кто сядет впереди, как дверь открылась и на пороге возник вспотевший, усталый Ричард.

— Хорошо пробежался? — спросила я, снимая куртку.

— Отлично. А ты куда это собралась?

— Хотела поехать искать тебя. Тебя долго не было. Куда ты бегал?

Ричард рассказал историю с калиткой. Он боялся, что станет окончательным параноиком.

— Ты даже представить себе не можешь, как часто я так себя веду. Это синдром потерянных ключей. Но раньше, когда ты терял ключи, ты же не думал, что это последствие мозговой травмы, ты просто терял ключи. А сейчас ты просто проверил, закрыта ли калитка.

Это его немного успокоило, и он отправился в душ. А мне пришлось везти девочек на обещанную прогулку.

Если я сажусь на скамейку помечтать, то делаю это именно для того, чтобы помечтать. Я уселся на скамейку перед нашим домиком, взглянул на горы и приготовился расслабиться. Минди с девочками были чем-то заняты, вот я и вышел один.

Я дышал глубоко и ровно, готовился к тому, что мысли унесут меня куда-нибудь далеко. Но ничего не происходило. Я уставился на горы, на лес, попытался расфокусировать зрение, но никак не мог впасть в нужное состояние. Я думал о том, где мы, чем занимаемся, почему мы здесь. Думал о том, кто сидел на этой скамейке до меня и любовался тем же пейзажем. Мысли никуда не уносились. Они как преданная, но прилипчивая собака, возвращались к ноге и спрашивали, куда им отправляться дальше.

Я посмотрел на дерево перед собой. Я знал, что у него есть корни, которые уходят глубоко в почву, получают там питательные вещества и влагу для ствола. А листья улавливают солнечные лучи, и зеленые они потому, что это облегчает процесс фотосинтеза. Но в этом дереве не было ничего фантастического или мистического.

У меня не получалось мечтать. Эта мысль завладела мной целиком, перекрыла все другие. Я казался себе слабее — просто потому, что не мог сделать такой обычной вещи. Я потерял способность мечтать и, возможно, не обрету ее снова.

Больше всего я боялась вечеров. Уж не знаю, усталость или скука были тому причиной, но по вечерам Ричард часто бывал в дурном расположении духа. Телевизор он смотреть не мог, потому что, если там показывали что-то неприятное, ему приходилось выходить. Обычно по вечерам мы играли в карты или листали журналы. Ложились мы обычно через час после девочек.

По утрам Ричард долго валялся в постели. Как-то раз за завтраком он вдруг отложил вилку.

— Ты в порядке? — спросила я, заметив, как он напрягся. — Что случилось?

Он был непохож сам на себя. Лицо посерело, он словно состарился лет на десять. Увидав его таким на улице, я бы его не узнала. Через мгновение все прошло. Он объяснил, что на него в один миг навалилось с десяток разных ощущений — из глубин души.

Я поняла: нам напомнили, что предстоит трудный путь. Очень трудный. Но мы были готовы все преодолеть.

Снаружи кто-то был. Я был в этом совершенно уверен. Я осторожно выглянул в окно. Колея, проходившая перед домом, сворачивала вправо. Но я никого не увидел. Иззи и Уиллоу мирно играли у камина. Я сидел на полу рядом с ними, но, услышав, как подъехала машина, вскочил. У меня было инстинктивное желание защитить их.

— Пап, что такое?

— Да я просто смотрю, как идет дождь.

И тут я увидел на дороге фургон. Старый зеленый фургон. Я отодвинулся от окна. Фургон остановился перед нашим домом.

— Пап, что ты делаешь?

— Просто смотрю, что там происходит.

Я вдруг рассердился. Как Минди могла оставить меня одного? Я не готов был брать на себя ответственность и следить за детьми. Я покосился на силуэт водителя у фургона. В упор я на него не смотрел — боялся, что он меня заметит. Я понял, что он направляется к нашей двери. Если он решит, что дома никого нет, то уйдет. И тут хлопнула крышка почтового ящика. Если он оставил письмо, значит, уйдет. Я выдохнул. Но злиться продолжал — на то, что меня оставили одного, на свой страх. Иззи с Уиллоу так и играли у камина. Я поплелся к ним.