Хель оглянулась на Всеотца, и тот мотнул головой.

– Не сейчас, – буркнул нехотя.

И смертный колдун сник совсем.

– Что скажешь? – окликнула его Хель, дав немного свыкнуться с мыслью о своей страшной ошибке. – Пойдешь со мной?

– А если я откажусь? – недоверчиво прищурился колдун.

– Ты все равно рано или поздно ко мне попадешь, – ответила Хель. – Но уже как простой смертный. И не будешь ничем отличаться от тех, кого ты пытался вытащить и кого я вернула обратно.

Колдун оглянулся, словно ища поддержки.

Локи сделал еще шаг назад, чтобы совсем скрыться за мощным крупом Слейпнира. Ему было даже жаль несчастного смертного. Но он ничем не мог ему помочь. Даже советом. Разве что запоздалым – не надо вмешиваться в божественные дела. Но что толку говорить об этом сейчас?

Колдун взглянул на Одина, на того, кого считал своим учителем, кого молва называла врагом Хель. И от кого первого ждал сейчас поддержки.

– Я бы согласился, – сказал Отец Ратей, глядя в сторону.

Колдун сделал шаг вперед.

– За животиной только приглядите, – сказал он, кивком указав на своего конька. – Выручил он меня очень…

– Обязательно, – серьезно ответил Локи и взял коня под уздцы.

– Давай уже, спрашивай, – наконец сказал Один, когда было выпито уже по одной кружке глёгга и трактирщик принес побратимам по второй. Локи, проводив дочь в ее царство, все же настоял на том, что Один должен попробовать его заговоренный глёгг, раз уж трактир и его хозяин уцелели в этой жуткой истории.

Бог огня откинулся на спинку стула и, хитро прищурившись, посмотрел на Отца Ратей. «Спрашивай!» Нет, кое в чем Локи сомневался, но в целом довольно ясно представлял себе, что случилось. Поделился некогда Один по доброте душевной тайным знанием с мальчишкой, да, уверенный в том, что тот не найдет повода или просто побоится их применить, забыл напрочь. Настолько крепко забыл, что всерьез поверил поначалу, что все эти чудеса с вернувшимися мертвецами – происки Локи. Потому-то и решил все сам исправить, побратима и его дочку не подпускать. А когда понял свою ошибку, поздно было. Вот и вышло все так. Ну, или почти так. Значит, вроде бы и спрашивать тут нечего.

Спросить Локи хотелось другое, давно уже хотелось. «Что ж случилось с нами, Один? Раньше мы смешивали кровь, вино пили из одного кубка, а теперь думаем, как бы перехитрить друг друга?» Но для этого вопроса бог огня был еще слишком трезв. От человеческого хмеля асу не опьянеть, и, стало быть, сегодня эти слова так и останутся невысказанными. А в Асгарде… Да кто ж его знает, что там будет в Асгарде. Даже пророчествам верить нельзя, и тут гадать нечего.

– Так рассказывай по порядку, – сказал Локи и отхлебнул ароматный напиток, приготовившись слушать.

На чердаке было тихо.

С осени смолк дробный перебег мохнатых лап домового, даже ветер в печной трубе не завывал. Изредка поскрипывали обожженные морозом балки.

Дед Игнат приставил лестницу к настежь открытому лазу. Прежде чем взбираться наверх, присел на лавку – передохнуть. Изба была выстужена, и дыхание, слабыми облачками вырывавшееся изо рта, не согревало даже губ.

На столе, который Игнат вытянул на самую середку горницы, под линялой медвежьей шкурой спал Ванятка. Спал беспокойно – трясла лихоманка. Игнат повел ладонью, сметая с изголовья иней, почувствовал, как жарко и парно там, под шкурой. Еще с вечера малец, едва шевеля губами, шептал: «Холодно!» – жалясь на бивший его озноб. Под утро – забылся.

Игнат встал, долго, с трудом переставляя непослушные, навсегда окоченевшие ноги, взбирался по лестничке, пока наконец не сел в изнеможении на край лаза.

Рядом, занимая половину небольшого чердачка, стоял его, деда Игната, гроб.

Обеими руками взялся за крышку и, вздрогнув, отпустил тут же. Почудилось: тронуло теплом. Положил ладонь, чтоб убедиться – нет, все-таки показалось. Откинул крышку – толкнул и сам испугался, вымерзшее до сердцевины дерево чудом не раскололось вдоль бледных, едва заметных жилок, так… пошла длинная тонкая трещинка, да замерла, не добежав чуток – приподнял лежащий в головах треух. Под новой, ни разу не надеванной волчьей шапкой тускло желтела пригоршня жита.

Ту пригоршню можно было бы замочить, отварить, а на отваре да мясистых клубнях болотного рогоза замешать похлебку, добавлять в нее по ложке каши и тем протянуть хотя б неделю, до оттепели. Дед посидел еще, поджав губы и пересыпая крепкие продолговатые зернышки. Решился – перевернул треух и принялся собирать хлеб в него.

Кабы верил дед Игнат, что вернется посланный в деревню дурачок без имени, которого оставлял он «за старшого», когда уходил надолго в лес, – так не тронул бы заветную пригоршню, не оставил бы гроб пустым. Только, верно, загрызли дурачка волки, если не замела метель. А раз тронул Игнат горсть жита, пришлось и об остальном позаботиться.