— Я хотела показать гостю наш мол. С него открывается прекрасный вид на море.

— Тогда пройдите по этой тропе, и через сто метров будет поворот налево. Там обходная дорожка.

— Вы очень любезны, господин офицер!

— И пожалуйста, больше не нарушайте наших правил!

— Слушаюсь, господин офицер! — кокетливо приложила два пальца к полям шляпки Вейга и послала ему очаровательную улыбку.

— Черт бы тебя побрал! — добавила она вполголоса так, чтобы услышал ее только спутник. — Никогда еще не получала комплиментов от жандармов!

Она мастерски вывела Луня из критической ситуации, и он смотрел на нее, как на спасительницу. «Умница! Вот бы такую вместо Клары! Да, с ней можно было бы такие дела творить!..» — восхищенно подумал он и спрятал камеру в карман плаща. По спине еще бегали холодные мурашки. Но судьба, в награду за пережитый ужас, послала ему еще один сюрприз, на сей раз куда более приятный. Среди дощатых ступенек, по которым они поднимались наверх дюны, взгляд цепко выхватил одну — с полустертой надписью: «Учебные снаряды. 88-мм калибр». Кто-то из батарейцев, ремонтируя лестницу, использовал дощечки из-под старого снарядного ящика. И вот вам, товарищ Лунь, как по заказу — точные сведения о калибре прикрытых сетью орудий!

Они поднялись на песчаное плато, заросшее кривым, выросшим на морских ветрах соснячком, и направились к молу. У выхода на волнолом белела маленькая харчевня «Штрандхалле», обещая хороший кофе и доброе вино. Право, стоило взбодриться после такой встряски.

— Вас не продуло? — спросил Лунь свою спутницу. — Как вы насчет наперсточка?

— Какого наперсточка?

— Наперстка коньяка?

Вейга усмехнулась:

— Не слишком ли часто вы прикладываетесь к рюмке?

— Что поделать? У меня очень нервная работа.

— А в чем заключается ваша работа?

— Я антиквар. У меня свой магазин в Кёнигсберге.

— Разве работа антиквара такая нервная?

— Вы себе представить не можете! Все время приходится что-то искать, все время что-то ускользает, уплывает из рук. Мы, антиквары, охотники. Только охотимся не на дичь, а на старинные прекрасные вещи, на картины, книги, раритеты времени. Но сегодня все это мало кому нужно. Сегодня в моде то, что не столько украшает, сколько упрощает жизнь. К тому же в нашем деле такая конкуренция…

— Ну, что ж! Вы убедительны. Давайте по наперсточку.

Они зашли в кафе. При этом Лунь не преминул заметить, что из зала хорошо виден пляж, перегороженный запретной зоной. Они сели за деревянный столик, сколоченный из палубных досок пиратского, должно быть, брига. Пожилая хозяйка-литовка зажгла свечу в кованом подсвечнике и предложила меню. Вейга заговорила с ней по-литовски как со старой доброй знакомой.

— Может быть, заказать что-нибудь посущественнее? — спросил Лунь. — Время ужина. Я бы не отказался от жемайтийских блинов.

— Регина предлагает только что испеченные кибины — пирожки с мясом.

— Замечательно! Вот их и возьмем!

— Попробуйте ведарай! — предложила на немецком Регина.

— А что это такое?

— О, это наш клайпедский деликатес! Простите, мемельский, — поправилась хозяйка. — Это свиные кишки, фаршированные картофельным пюре со шкварками.

— Звучит аппетитно! — оживился Лунь. — Но я бы хотел попробовать цеппелины. Это ведь тоже клайпедский деликатес? — нажал Лунь на слово «клайпедский», почти запрещенное в германском Мемеле.

— А мне кибины, — сказала Вейга. — И чашечку кофе.

— И чуть-чуть коньячка, — добавил Лунь. — К кофе.

— Кофе с гвоздикой или корицей? — уточнила Регина.

— С корицей! — воскликнули оба и улыбнулись друг другу: приятно, когда вкусы совпадают.

Пока Регина ходила на кухню, Лунь отправился мыть руки в туалет и обнаружил, что из его фрамуги батарея видна, как на ладони. Он встал на унитаз и сделал несколько снимков.

«Шпионская классика!» — усмехнулся он и поздравил себя с несомненной удачей.

— Мне жаль этого парня! — вздохнула Вейга, разрезая кибину. — Из-за нас ему, наверное, здорово достанется! Что с ним сделают?

— Ну не расстреляют, по крайней мере, — усмехнулся Лунь. — Он нарушил главное правило: часовой не имеет права вступать в разговоры. Ему разрешены только две фразы: «Стой, кто идет?» и «Стой, стрелять буду!»

— Какой ужас!

— Так принято во всех армиях мира. Но его не будут пороть шпицрутенами. Дадут пару лишних нарядов. В крайнем случае, посадят на гауптвахту.