«Если природа не желает, чтобы более слабая особь скрещивалась с более сильной, – читаем мы в “Майн Кампф”, – она тем более не желает смешения высшей расы с низшей, ибо это сводит на нет сотни тысяч лет ее усилий по созданию существ более высокого эволюционного уровня. История снабдила нас бесчисленными примерами, доказывающими истинность этого закона. С поразительной ясностью она показывает нам, что всегда, когда арийский народ смешивал свою кровь с кровью низшей расы, результатом было падение и деградация этого народа, еще недавно бывшего знаменосцем высшей культуры… Одним словом, в результате смешанных браков всегда происходит следующее: во-первых, уровень высшей расы понижается, во-вторых, начинается физическое и умственное вырождение, медленно, но неуклонно ведущее к истощению жизненной силы. Поступки, ведущие к этому, – грех против Вечного Творца. А грех не остается безнаказанным»289.

«В гитлеровской “Майн Кампф” расизм и дарвинизм вступают в симбиоз», – пишет Центнер290. Связь между ними очевидна: чистота крови означает здоровую, сильную высшую расу, смешение кровей ведет к вырождению. Выживают наиболее приспособленные – обладатели чистой крови. Но здесь расизм приходит к недарвинистскому заключению: чистокровные, наиболее приспособленные, также имеют право – которое им дает Природа или «Господь» – на власть над другими. Разумеется, вся эта аргументация прекрасно согласуется с включением человеческой расы в состав животного царства – что впервые сделал Линней. Но эта теория, если применить ее последовательно, в один миг сводит на нет все гуманистические, религиозные и духовные ценности человечества.

«Идеология, согласно которой государство основывается на расовой идее, должна в конечном счете привести к наступлению более благородной эры. Тогда люди уже не будут выводить и выращивать исключительно породистых собак, лошадей и кошек, они будут стараться улучшить породу самой человеческой расы», – учит Гитлер в «Майн Кампф». В соответствии с этой «ветеринарной идеологией», как ее называет один из комментаторов, «сильнейшие должны господствовать над слабыми, а не скрещиваться с ними – в противном случае они погубят свою высшую природу». В этом заключается «фундаментальный закон – его можно назвать железным законом природы». «[Наше] движение должно воспитать в своих сторонниках уважение к принципу борьбы, которая должна рассматриваться не как необходимое зло, но как нечто желательное само по себе»291. «Война – это самое естественное, самое обычное», – говорил Гитлер Герману Раушнингу [10] . «Война вечна. У нее нет начала, и в конце ее нет мира. Война – это жизнь»292. «Природа не знает политических границ. Она помещает на эту планету живые существа и наблюдает за свободной игрой сил. У кого больше смелости и прилежания, тот и получит – как ее любимое дитя – право господства над всеми другими существами»293. Один из нацистских вождей подвел итог: «Национал-социализм – это прикладная биология»294.

В «Майн Кампф» Гитлер не оставляет никаких сомнений в том, кто именно возглавит арийцев в их борьбе за мировое господство. Книга писалась в то время, когда существовало несколько кандидатов в диктаторы. И хотя Гитлер никогда не упоминает себя в этой связи прямо, не составляет большого труда выяснить, кого именно он имеет в виду, например, в следующих строках: «Характерной чертой всех великих реформ является то, что вначале вперед выступает один единственный боец, который действует от лица нескольких миллионов. Не раз случалось так, что сотни тысяч людей страстно стремились в глубине души к некоему преобразованию, стремились столетиями; и наконец вперед выходит один из них. Это глашатай воли большинства, знаменосец давнего устремления, которое, в виде новой идеи, он ведет к новому воплощению»295.

Для того чтобы господствовать над массами, вождь-Гитлер был наделен даром слова и прекрасно сознавал это. Он уже опробовал это «высочайшее ораторское искусство человека, обладающего апостольской убедительностью», на аудиториях всех видов, больших и малых. «Силой, которая везде и всегда приводила в движение исторические лавины религиозных и политических движений, является магическая сила устного слова. Широкие массы населения более восприимчивы к живому слову, чем к чему бы то ни было еще. Все великие движения – движения народные. Это вулканические извержения человеческих страстей, пробужденных безжалостной богиней бедствий или факелом ораторского слова, брошенным в самую гущу народа. Великие движения рождаются не в елейных излияниях эстетствующих литераторов и салонных героев. Предотвратить гибель нации может лишь взрыв горячей страсти, но лишь тот, кто страстен по своей природе, способен пробудить страсть в других»296. Козырными картами Гитлера на пути к власти были сила слова, непоколебимость его убеждений и то загадочное воздействие, которое он порой мог оказывать на других своим личным присутствием.

«Душа широких масс принимает лишь того, кто обладает силой и стойкостью. Она подобна женщине: абстрактные доводы слабо влияют на ее чувства, скорее ей свойственно смутно сознаваемое стремление к силе, дополняющей ее собственное существо. Она скорее подчинится сильному мужчине, чем поработит слабого. Точно так же народные массы предпочитают диктатора просителю. Бескомпромиссное учение придает им уверенность, тогда как учение, дающее свободу выбора, пугает их. Они слабо понимают, как делать этот выбор, и чувствуют, что их бросили на произвол судьбы… Едва ли они отдают себе отчет в том, что над их свободой бессовестно надругались, – они даже не подозревают, что вся доктрина в сущности ложна. Они видят лишь беспощадную жестокость, силу ее решительных заявлений и подчиняются им безусловно»297.

В «Майн Кампф» особенно поражает неприкрытое презрение, с которым Гитлер пишет о «массах». А ведь они были его аудиторией – германским народом. Быть может, именно поэтому позднее он сожалел о том, что написал эту книгу – ведь множество страниц свидетельствуют о том, что вождь германского народа, их почитаемый фюрер, не колеблясь, использует их в своих целях – что он и намеревался сделать. Впрочем, он мог бы и не беспокоиться – та атмосфера, которую он создавал на митингах и собраниях, а впоследствии и в масштабе всей страны – вся Германия стала его театром и аудиторией – исключала использование разума. Гитлер мог свободно писать о «миллионах немецких глупцов», «тупоголовом большинстве», «нерешительной толпе человеческих детенышей», о «их немощной способности к пониманию и быстроте, с которой они обо всем забывают», – они все равно неистово аплодировали ему. Это доказывает, что он верно понял суть массовой психологии – неважно, почерпнул ли он эти знания из работ Гюстава Лебона или Жоржа Сореля, у Эккарта, из «Протоколов сионских мудрецов» или же дошел до всего собственной интуицией и опытом. Гитлер, человек театра, был гениальным знатоком массовой психологии, что сделало его гениальным пропагандистом. И то, что своим главным помощником в этой сфере он выбрал Йозефа Геббельса, еще раз доказывает верность его чутья.

Теперь мы оказываемся в самом сердце германской трагедии. Целью Гитлера было не просто господство над массами: с самого начала он стремился использовать их. «Готовность жертвовать своим личным трудом и, при необходимости, даже собственной жизнью ради других, обнаруживается в арийской расе в наиболее развитой форме. Величие арийца основывается не столько на силе его интеллекта, сколько на его готовности посвятить все свои способности служению обществу. Здесь инстинкт самосохранения проявляется в благороднейшей форме: ариец с готовностью подчиняет свое собственное эго служению общему благу и, если необходимо, жертвует ради общества всем, даже своей жизнью»298. Нацизм противостоял Просвещению, он также был противником всех форм индивидуализма. Всеобщая унификация Германии, лес застывших вытянутых рук, щелкание каблуков, нескончаемые волны выкриков Sieg Heil! – все это было недвусмысленным предостережением, к которому не прислушались. Центнер пишет: «Гитлер стремился достичь внутреннего единства нации, спаять ее в жестко организованную марширующую колонну, готовую жертвовать собой и в любое время исполнить любой приказ национал-социалистического руководства»299. Гитлер сравнивал объединенные массы с мечом, со своим оружием для ведения войны. «Война и разрушение необходимы для восстановления неустойчивого равновесия этого мира – в этом заключалась и мораль, и метафизика его политики» (Фест300). Он формулировал эти цели достаточно открыто: «Выковать этот меч – задача внутриполитического руководства. Обеспечить этому процессу безопасность, а также найти союзников в битве – задача внешней политики»301.