В чем была причина одержимости Гитлера евреями, которые словно «жили у него в голове»? «Я не знаю. Никто не знает. Никто даже не начал понимать этого», – с отчаянием сказал Алан Буллок после многолетних исследований279. «Причина Гитлеровского антисемитизма, несмотря на множество известных нам деталей, пока не нашла удовлетворительного объяснения», – сдержанно говорит историк Вернер Мазер280. А Иоахим Фест выражает это так: «Видимо, нам уже не понять глубинной основы его все возрастающей ненависти к евреям, ненависти, которая не угасала буквально до последних часов его жизни». «Он восторгался евреями, – говорит Фест. – Их расовая исключительность и чистота казались ему достойными восхищения не меньше, чем их чувство избранности, несгибаемость и ум. В сущности, он видел в них что-то вроде сверхлюдей со знаком минус. В одном из застольных разговоров он заявил, что даже германская нация с относительно чистой кровью стоит ниже их: если поместить в Швецию 5 тысяч евреев, они очень скоро займут все руководящие посты»281.

Загадка Гитлеровской ненависти к евреям тесно связана с «его видением апокалипсического конфликта между арийцами и евреями» – к этому заключению мы пришли, анализируя «Майн Кампф». «Это была его собственная манихейская версия конфликта между богом и дьяволом, между Христом и Антихристом». Если у этой тайны и есть разгадка, ее нужно искать в загадочных событиях во время «превращения», когда в 1919 году, под влиянием капитана Майра и Дитриха Эккарта, Гитлер неожиданно становится экспертом в вопросах антисемитизма и очень интересным человеком, заслуживающим того, чтобы его поставили на позицию, с которой он мог начать завоевание Германии и воплощение в жизнь своего видения и миссии. Это может объяснить и то, каким образом конец уже был запрограммирован в начале: почему, диктуя завещание, в еврейском вопросе он все еще был тем же, кем стал тем летом в Мюнхене.

«Его идеология, план, которым он руководствовался, был доступен всем и одновременно оставался тайной для каждого». У Тревор-Ропера сложилось сходное впечатление – он писал о «стенах, воздвигнутых фюрером вокруг своих убеждений, за которые не проникал ничей взгляд. Быть может, там ничего и не было – лишь гигантское упорство ослепленного духа, приносящего все в жертву своему эгоизму, почитавшему лишь самого себя?»282 (Но может ли это быть ответом на вопрос о причинах величайшего и трагичнейшего события в истории человечества? Всего лишь эго, почитавшее само себя?) Джон Лукач находит, что «Гитлер был очень скрытен, быть может, не менее скрытен, чем Сталин», и приводит его слова: «Вам никогда не раскрыть моих мыслей и намерений»283. «Чем выше ты находился, тем меньше знал», – поведал Гитте Серени Шпеер284. В дополнение к этим словам Шпеера можно привести подборку цитат из дневников Геббельса, показывающих, что «царя пропаганды» ставили в известность о некоторых важнейших решениях лишь постфактум.

«Гитлер никогда не открывал тайну своей миссии, – пишет Иоахим Кёхлер в своей книге Hitlers Wagner (стр. 20). – Суть его послания так и не была расшифрована (стр. 21) … Борьба с евреями была его крайне личным и крайне важным убеждением, которое не подлежало обсуждениям или объяснениям (стр. 98) … Он знал, что с политической стороны его невозможно атаковать, так как он скрывал свои цели в мистической тьме… Гитлера невозможно было описать или объяснить, и он остается таким и до сего дня (стр. 193) … В чем была сущность его личной истины, не знал никто… Гитлер был не политиком, который разрабатывает программу, а потом объясняет народу свои действия, – он был спасителем, посвященным тайного культа, который поставил перед собой задачу освободить мир от евреев… В действительности, немцам и не нужно было ничего знать, достаточно было веровать (стр. 334—335) … Совершенно очевидно, он держал в тайне то, во что верил с “гранитной” непоколебимостью (стр. 336) … “Когда мы уничтожим эту чуму [то есть евреев], – пророчествовал Гитлер во время похода на Москву, – мы сделаем для человечества то, что наши люди на фронте пока не способны понять”. Это также означало то, что эти люди не знали, ради чего они убивали и погибали сами. Вокруг ликовали, не зная почему. Они были в восторге, когда им сказали, какова ставка, они верили в его непогрешимость, потому что он требовал от них этой веры. Его успехи оправдывали его действия, его цели оправдывали все средства (стр. 337) … Гитлер никогда, ни единым словом не выдал, что планирует величайшее аутодафе в истории человечества (стр. 410)».

Проведенный выше анализ немецкой ментальности, подводящий нас непосредственно к Гитлеру, будет неполным, если мы не сумеем показать, что даже за безумством национального эгоизма, за историческими и культурными чудачествами, за отрицанием всего, что ассоциировалось с «современностью», стояло некое искреннее устремление, искреннее искание. Да, в конечном счете победили извращенные иллюзии, но трагедия заключалась в том, что даже в тяжелейшие годы великие культурные и духовные ценности Германии были по-прежнему живы, но были подавлены некими силами. Мы видели, как эти силы становились все более могущественными, и нам еще предстоит понять их природу.

В книге Дж. П. Стерна «Гитлер: фюрер и народ» одна из глав, описывающая развитие Германии вплоть до Третьего рейха, называется «Общество, тоскующее по запредельному». Здесь он пишет: «Теперь немцы ищут ответа именно религиозного, то есть тотального и абсолютного, предмета веры, а не благоразумных размышлений. И так как они ищут вещи единой, “тотальной”, их “идеализм” может показаться совершенно несовместимым с преследованием материальных целей. Да, они искали не ответа, а спасения, однако не в смысле подмены их материальных интересов чем-то потусторонним, а в смысле оправдания и сакрализации этих интересов»285.

«Многие умы во времена Веймарской республики искали “третий путь”, отличный от капитализма и марксизма, – пишет Джордж Моссе. – И раньше, в годы предшествующие Первой мировой войне, люди задавались сходными вопросами – быть может, скорее в умозрительном, чем в практическом плане, но не менее серьезно. Вне всякого сомнения, поиск практически осуществимого “третьего пути” был важнейшей частью фолькистских исканий… Разочарованные в реальном мире, немецкие мыслители искали возможности вывести Народ из ограничений времени. Они были полны решимости освободить его от оков материалистической цивилизации, навязанной государством, которое было совершенно слепо к духовным нуждам Народа. В послевоенное время проблема “третьего пути” вновь выходит на первый план… Повсюду в Европе это стремление отыскать “третий путь” использовалось фашизмом… Какой бы ни была предложенная сторонниками “третьего пути” альтернатива, ее основы всегда были метафизическими. В 1920-е годы интеллектуалы считали грядущую германскую революцию прежде всего революцией духовной…

Мёллер ван дер Брюк в своей знаменитой работе “Третий рейх” (которую он поначалу хотел назвать “Третий путь”) писал, что Германия – это “новая нация”, отличная от перезрелых «старых наций», нация с особой судьбой. Это страна будущего, которая пока не смогла развить свои особенности и реализовать свое истинное величие. Ван дер Брюк провозгласил, что главное, чего до сих пор не хватало, что было причиной недавних поражений [1918 года], – это отсутствие милленаристского идеала [16] . Он утверждал, что “новая” Германия должна вдохновляться идеалами германского прошлого и мыслью о будущем величии, что нужно оживить и приспособить к современным условиям традиции средневекового мессианства. Необходимо расстаться с современным материализмом, современным обществом и современной наукой, германская душа должна подняться ввысь и идти свободными путями Духа… Ван дер Брюк стоял за революцию истинно духовную»286.