Задачу, конечно, я навесил на секретариат непростую: одно дело отказать устно, другое — подписать бумагу, которая действительно должна была войти в противоречие с Уставом.

Мчусь на крыльях в посольство.

Я доложил, что задание выполнено, выполнено как предписывалось, т. е. экзамены сданы хорошо, но на работу я не принят по причинам, от меня не зависящим. Для меня это наилучший результат: я свободен и, значит, смогу продолжить работу в посольстве. Мои друзья в посольстве тоже удовлетворены и обещали договориться с Виноградовым, как все это получше сообщить в Москву. Но уже через пару часов в изменившемся настроении все тот же В. Ерофеев рассказал мне, что дело оборачивается непредвиденным образом. Кеменов, с которым провел разговор Виноградов, категорически воспротивился идее закрыть эту историю. Для него это оказалось уникальной возможностью дать бой Эвансу по кадровым вопросам. Случай был идеальным: необъективное отношение к кандидату было вопиющим. К тому же на носу очередное заседание Исполнительного совета ЮНЕСКО.

Увы, перед этим аргументом вынуждены были склонить голову те, кто пытался сохранить меня на работе в посольстве.

И бой был дан. Бой, видимо, серьезный.

Несколько недель спустя посольство давало прием по случаю закончившейся сессии Исполсовета. Много людей. Кто-то из наших подошел ко мне.

— Юра, тебя усиленно ищет какой-то господин. Он сейчас в Зеленом зале. Очень хочет повидаться.

Отправляюсь в Зеленый зал. Боже правый! Так это же Делавне — тот самый председатель мандатной комиссии, который навсегда распрощался со мною. Он в высшей степени любезен и сразу переходит к главному:

— У нас возникла небольшая неясность насчет порядка приема вас на работу в ЮНЕСКО. Нет-нет, чисто техническая. Как вам будет удобно оформить поступление в нашу организацию: из Москвы или из Парижа, где вы работаете сейчас в посольстве? Это, конечно, деталь, но все-таки оплата багажа, билетов. Мы хотели знать, как вам будет угодно. Это ваше право…

— Из Москвы, господин Делавне, из Москвы. Я съезжу в отпуск, и потом, дом-то мой там…

— Очень хорошо. Мы так и поступим, не позднее завтрашнего дня все необходимые документы будут у вас. Да! Чуть не упустил: 1 ноября открывается сессия Генеральной ассамблеи ЮНЕСКО. В Дели. Мы очень рассчитываем на вас.

— Буду, буду, непременно буду.

Судьба! Но никогда не надо спешить жаловаться на нее, особенно когда тебе всего двадцать шесть лет.

Поезд уносил нас с женой на Родину в отпуск перед тем, как начнется новая страница нашей жизни. Вдвоем. Впрочем, вдвоем ли? Совсем скоро, в середине сентября, у нас появится дочь Наташа — наше самое ценное приобретение, сделанное в первый год жизни в Париже. Видимо, Наташа через работу родителей впитала в себя интерес ко всему, что могло быть связано с культурой, включая и творческую жилку. Она окончит с отличием тот же МГИМО, что и мы с женой, переведет пару повестей французских писателей, сложный философский опус Луи Арагона и книгу воспоминаний Жискар д’Эстена. Затем увлечется политологией и защитит диссертацию. Но вскоре, оставив эти занятия, каждое из которых могло стать делом жизни, создаст нечто такое, о чем она, оказывается, мечтала с детства, — детский персонаж — девочку под именем Клепа. Это уменьшительное от Клеопатры — дочери Солнца.

Жизненная цель этой маленькой Клепы, которую мы теперь рассматриваем не иначе, как одну из наших внучек, — сближать и объединять людей. Поэтому Клепа и дала свое имя новому детскому журналу (я не перестаю удивляться, как могут хрупкие женские плечи выдерживать такую ношу, как его издание в наше время), который в 1994 году получил премию Комитета по делам печати как лучший детский журнал года. Но это уже жизнь следующего поколения.

Под стук колес я увозил в Москву самые теплые чувства о годе моей работы в культурной службе посольства. Я прожил его на едином дыхании. След в профессиональном моем формировании он оставил глубокий. Я всегда в дальнейшем старался уделять как можно больше внимания работе в области культуры, особенно в качестве посла и в Испании, и в Соединенных Штатах Америки, и во Франции, советовал дипломатам не чураться, а наоборот, искать возможности прикоснуться к этой увлекательной и благодарной деятельности.

На сессию Генеральной ассамблеи ЮНЕСКО мы вылетали из Парижа 29 октября 1956 года. Международная обстановка обострилась. Грянули венгерские события с последовавшим вводом советских войск в Венгрию. Нарастал кризис на Ближнем Востоке.

Скоростные реактивные лайнеры еще не завоевали небо, и поэтому на пути в Дели предстояло сделать две посадки. Высота полета поменьше, чем теперь, и я любуюсь величественной красотой массива Монблан, а немного позже — Олимпа. Летим мы вместе с однокашником, а теперь и коллегой Ю. Кривцовым, большой группой работников секретариата ЮНЕСКО, несколькими сотрудниками советского представительства при этой организации.

Первая посадка — Цюрих. Прогуливаемся по зданию аэровокзала. Меня давно манили хорошие швейцарские часы, причем почему-то фирмы «Омега». Скорее эстетически, потому что доморощенная «Победа» вполне отвечала жизненным потребностям. Но раньше это был умозрительный интерес, а теперь, оказавшись перед вполне уместной для Швейцарии витриной этой фирмы, я сопоставил цены с командировочными в кармане и вдруг обнаружил, что они, при известной широте подхода к жизни, оказались совместимыми: зарплата моя стала побольше, чем в посольстве. Подбадриваемый спутниками и продавцом, я увлекся и отошел от стойки с последним криком моды и техники на руке — самозаводящимся позолоченным экземпляром, которому, как известно, должно хватать хода круглосуточно, даже если вы не будете махать рукой по ночам. Новинка, конечно, стала мишенью остряков, последовали вопросы насчет того, какие упражнения рекомендованы, каждый ли день нужно рубить дрова, чтобы сообщить необходимый заряд энергии этому чуду техники, хотя люди посерьезнее отнеслись с доверием к штампу «Made in Swiss».

Следующая посадка в Каире. Это уже хотя и Северная, но Африка. Прикосновение к целому новому континенту в моих странствованиях по миру. Время позднее, но все равно жарко. Гигантского роста суданские негры разносят в больших кувшинах замечательный лимонад. Остановка и здесь техническая, на какой-то час, но она затягивается. В начале на это никто большого внимания не обращал, но по мере того, как нас клонит в сон, нас все больше заботит, когда же мы окажемся в своих креслах на борту самолета. Никаких толковых пояснений никто не дает: вроде бы что-то с мотором или с заправкой горючим — ничего внятного не добиться. Странно. Между тем первый этаж аэровокзала начинает заполняться необычными пассажирами. Это европейцы, целыми семьями, с детьми, с чемоданами и сумками, словно переселенцы или, может быть, даже беженцы. Тем более что производят они впечатление наскоро собравшихся в путь людей, да еще в ночь. Лица у них озабоченные. Нам же вежливо рекомендовано не выходить из отведенного нам зала на втором этаже. И как бы в напоминание об этом у выхода появляется египетский полицейский с пистолетом на боку. И так часов до четырех-пяти утра, когда вдруг следует команда: в самолет! Быстро! Еще быстрее! Вылет немедленно. И в самом деле. Моторы взревели. Мы уже в воздухе, когда командир корабля объявил, что между Израилем и Египтом началась война. Мы будем пролетать над зоной возможных боевых действий. Сводки о развитии событий нам будут регулярно сообщаться по ходу полета. Вот она, причина задержки, объяснение и толчеи в аэропорту, откуда англичане и французы срочно эвакуировали женщин и детей своих резидентов.