Гудят моторы. Все вокруг необычно. Громадный после скромного ИЛ-а салон, размер которого кажется еще больше из-за зияющих пустотой кресел, элегантные стюардессы, затянутые в такие узкие костюмчики, что похожи на казавшиеся раньше фантастическими модели из журналов мод, газеты, номера «Пари-Матч» навалом. Прибываем в аэропорт Орли. Дорога от него в Париж — это не нынешняя автострада, а узкое шоссе. Добираться до города надо часа полтора-два мимо огней многочисленных пригородов. Но это только добавляет впечатлений, во всяком случае в этот момент, начинающегося знакомства с Францией. К тому же мы воспитаны на чтении «Юманите», и теперь с дорожных указателей в глаза бросаются знакомые названия населенных пунктов т. н. «красного пояса Парижа».

В посольстве нас встречают приветливо. Нам созданы действительно особые условия. Платят полноценную зарплату стажера — начинающего работника посольства, покрывают все расходы на учебу.

Посол получил предписание занимать нас работой не более чем полдня, оставляя другую половину — до обеда — полностью свободной для занятий. И еще одна примечательная деталь: нас не только не ограничивают в передвижениях по Парижу, но предписывают как можно чаще посещать кино, театры, музеи, выставки. Единственный красный семафор — злачные места, с мотивировкой: чего, мол, вы сможете почерпнуть там для языка?

Мы проходим небольшой курс занятий в школе иностранных языков — Берлице, посещаем лингвистический институт, чтобы подправить произношение, но главное внимание уделяем учебе на краткосрочных Курсах французской культуры в Сорбонне.

Там мы слушаем лекции о самых разных сторонах жизни современной Франции и посещаем занятия по французскому языку. Преподавательница — весьма миловидная француженка, не намного старше нас. Она быстро убеждается, что по грамматике наша подготовка вполне удовлетворительная, а заставлять нас писать сочинения на сложные философские темы было бы и скучновато и бесполезно. Другое дело разговор, свободный разговор, тема за темой, а может быть, без тем, как говорят французы «`a b^aton rompu», — обо всем понемногу. В этом у нас полное взаимопонимание, а взаимный интерес так велик, что мы не всегда замечаем звонки, возвещающие об окончании занятий. То и дело дискуссия обращается к любовной тематике. Нет-нет, со всей откровенностью могу и сегодня засвидетельствовать полную корректность наших взаимоотношений. Просто за отточенными вопросами нашей юной наставницы проглядывает ее неподдельное любопытство к тому, как «это» происходит «там», у нас. Причем без намека на влияние какого-то «железного занавеса» — политически мы также предельно терпимы. Интерес будят, скорее, другие, общечеловеческие, темы.

«Ну, вот вы признаете, что у вас с отелями неважно, автомашин мало, зима долгая, опять же снег. А как же тогда?..» — следует, как видите, достаточно четкий вопрос преподавательницы.

Конечно, нас семеро, и мы могли бы дать необходимые ответы, но все-таки преподаватель, Сорбонна… Во всяком случае, щеки у всех слегка розовеют, а запальчивая дискуссия хорошо служит усвоению языка, отработке дипломатических формулировок и доброму общению.

Курсы эти со смыслом. Две-три сотни слушателей ищут возможности получить в итоге сертификат, дающий право преподавания французского языка повсюду в мире, за исключением Франции. Для этого нужно пройти через заключительный экзамен. Нам всем сертификаты выдаются без экзаменов — неплохая оценка качества подготовки в МГИМО. Вручаться сертификаты должны в торжественной обстановке, после чего дается большой бал. Мы, конечно, рассказываем об этом в посольстве, за чем следует легкая неожиданность: нам сообщают о решении: мы можем идти на бал. (Но могло ли быть иначе, и при чем тут «решение»? — недоумеваем мы.) Более того, нам говорят, что с нами на бал пойдет даже один старший товарищ. В прошлом он тоже выпускник МГИМО, уже несколько лет как работает в посольстве. Мы часто встречаемся с ним, хотя позже я никогда не видел его фамилию в списках центрального аппарата МИДа в Москве.

— Это в помощь вам… на балу, — поясняет нам ответственный за нашу стажировку в посольстве, — если надо будет посоветоваться. Он все-таки лучше вас знает обстановку в стране.

— ?..

— Нет-нет, поверьте, это действительно лучше для всех нас, если он там с вами побудет. Он и подвезет вас, вы же знаете — у него «ситроен».

Может быть, «они» и правы: так будет нам лучше, тем более что «он» действительно вел себя по-товарищески и даже танцевал, как мы. А может, это ему самому зачем-то нужно было. Жизнь многогранна!

Визы для пребывания во Франции нам раздобыли на пять месяцев. Время пролетало, съеживаясь, как шагреневая кожа, и мы готовились к отъезду, когда нам сообщили, что четверых из нас, включая меня, посол оставляет для работы в посольстве. Вскоре пришел и приказ по МИДу о зачислении меня в штат Министерства в качестве стажера посольства во Франции.

Тут самое время сказать несколько слов о после Виноградове Сергее Александровиче. Сам он попал в дипломатию в 1940 году с преподавательской работы после известной чистки Наркоминдела. Был человеком многих достоинств, из которых я бы выделил прежде всего здравый смысл, любовь к людям и общительность. С. Виноградов был великолепен в светской парижской жизни, хотя его французский язык, мягко говоря, хромал даже после двенадцати лет пребывания во Франции, обладал замечательным чутьем на перспективных политических деятелей и любил работать с молодежью.

Так вот, Виноградов острым своим взглядом присматривался к каждому из нас, часто беседовал, приметил, что мы довольно быстро стали чувствовать себя в Париже, как рыба в воде. Нам не стоило большого труда проводить переговоры по телефону, смотаться на другой конец города, а с еще большим удовольствием куда-нибудь в провинцию, написать нехитрое письмо, сходу перевести не только беседу, но и публичное выступление на различные темы. Это выгодно отличало нас от большинства дипломатов-старожилов, которые и в самом деле привыкли к довольно «оседлому» образу работы в посольстве, а связей и контактов с иностранцами, по обычаям, которых свежий ветер пока еще не коснулся, сторонились.

Так что в нас он видел как бы молодую поросль для посольства. Решение взять нас на работу принял твердое, и это было вдвойне важно для нас. Дело в том, что количественный состав работников посольства был ограничен жесткой квотой со стороны Франции — такие были времена — и мест в этой квоте ни для кого из нас не было, а срок действия наших виз истек. Стало быть, Виноградов оставлял нас во Франции как бы явочным порядком в расчете на то, что власти не станут нас выдворять. Никаких выданных французами документов у нас в этих условиях не было и быть не могло, паспорта наши хранились в консульстве во избежание того, что в случае, если бы мы их утеряли или в каких-то обстоятельствах их изъяла по причине просроченных виз полиция, мы остались бы вообще без каких-либо доказательств, что мы хотя бы въехали во Францию на законных основаниях. В кармане у нас покоились лишь фотокопии с паспортов — бумага более чем сомнительная с правовой точки зрения. Правда, довольно скоро я дополнил ее французскими водительскими правами, которые во Франции фактически обладают силой нашего внутригражданского паспорта.