– Минометчиков – к бою! – было первой произнесенной комбатом фразой. – Развернуть вон там, – он указал на выгодную природную площадку на каменной осыпи, – я лично скорректирую огонь!

– Старшего лейтенанта Корнилова – срочно ко мне, готовность выхода боевой разведгруппы – четыре минуты. С собой – по два полных боекомплекта!

Игорь Николаевич, еще не восстановив дыхание, раскидывал вихрем летящие распоряжения. Как вдруг перед ним вырос наблюдатель.

– Товарищ майор, вон там две фигуры двигаются к нам, и… кажется, наши…

Комбат прильнул к мигом поднесенному на его требовательный жест биноклю. Вгляделся. За длинным, худым, широко шагающим по камням человеком семенил маленький, более подвижный, размахивающий короткими руками… Игорь Николаевич узнал их и выдохнул с облегчением.

– Отставить готовность к бою, все – в исходное положение. Начало движения колонны по указанному маршруту через десять минут, – крикнул он зычным голосом, и команда тотчас понеслась по радиостанциям и самой колонне. И в голосах солдат, теперь звонких и сочных, в витиевато-напыщенной брани, в освобожденных от скованности и напряжения улыбках, да и во всех жестах и грубоватых манерах теперь отчетливо прорывались восторженные ноты ничем не сдерживаемого счастья: «Пронесло! Не сегодня!»

У комбата же от усталости подкашивались ноги; он чувствовал себя как временно отпущенный на побывку каторжник, как ломовой конь, закончивший переход с непосильным грузом. И все-таки он был счастлив. Тем, что сумел сохранить две человеческие жизни. Тем, что не допустил кровопролития. Тем, что поколебал надменную убежденность в собственном божественном или сатанинском предназначении у этого демона, вознамерившегося подняться выше жизни и смерти… Когда подошли отпущенные пленники, долговязый лейтенант тихим голосом доложил о прибытии, а затем, пристально, по-детски посмотрел в глаза и прошептал чуть слышно: «Спасибо вам, товарищ майор, большое, огромное спасибо». Огромные, влажные глаза лейтенанта блестели от выступивших слез, его мажорность выпарилась, как в школьном опыте на уроке физики. «Вот, оказывается, что надо человеку для того, чтобы ощутить истинный запах земли, убедиться в хрупкости своей жизни, – подумал Игорь Николаевич. – Несколько часов испытаний безумием, во время которых можно отчетливо увидеть скалящийся череп с черными впадинами вместо глаз – свою смерть». Комбату бросилось в глаза, что офицер очень изменился, посуровел всего за какие-то часы в плену. Игорь Николаевич подумал, что уже только за эти слова благодарности стоило рисковать, имело смысл бороться с этим чернобородым зверем. Он так же тихо спросил: «Они ничего не передавали?» – «Только одну фразу: Шамиль шлет привет и заверения в дальнейшей дружбе», – сухими обескровленными губами промолвил лейтенант, и Игорю Николаевичу показалось, что каждое слово давалось офицеру с мучительными усилиями. «И еще вот», – добавил офицер, показывая аккумулятор от радиостанции. Эта последняя деталь была самой значимой – она свидетельствовала, что Шамиль колебался, как поступить… «Отчего он так поступил?! Что не давало ему покоя – тот взаимный обмен, состоявшийся несколько лет назад и требующий по законам его племени оставаться способным на дружескую услугу, даже если мы уже по разные стороны баррикад? Но его глаза уже говорили: война стала для него всем, миссией в миру! Что ж, он еще себя проявит! Непременно проявит…»

Предчувствие Игоря Николаевича неожиданно сбылось. Словно он мыслями притянул события. Со времени происшествия на марше минуло лишь две с половиной недели, как мир потрясло грозное, шокирующее, вызывающее оцепенение трагическое известие. Тот самый Басаев, недавний большой друг российских военных в Абхазии, великодушно, по-цезаревски отпустивший плененных врагов и приславший привет ему, Игорю Николаевичу, совершил гнусный захват роддома в Буденновске. После совещания в штабе комбат пребывал в размышлениях; потрясенный, вперившись глазами в карту, он в сотый раз задавал себе вопросы, не имеющие ответов и отдающие мистикой, колдовством. Он не мог понять, как сорок вооруженных боевиков на двух КамАЗах могли лихо проскочить по территории, занятой федеральными войсками, пройти через все блок-посты в Северную Осетию, а затем в Ставропольский край?! Он не мог уловить логики требований Басаева о прекращении боевых действий в Чечне, если за два дня до этого события и так уже было объявлено о прекращении огня. Игорь Николаевич получил и дополнительную конфиденциальную информацию: Буденновск мог и не стать объектом нападения боевиков, если бы не случайная обычная остановка грузовиков на посту ГАИ и препровождение их в отдел МВД. В своих мысленных раскладах Игорь Николаевич допускал, что Басаев частично или полностью вышел из-под контроля прежних покровителей с целью заработать хорошие деньги на войне. Может быть, даже приобрел новых хозяев: появились непроверенные данные о прочной связи Басаева с саудовским террористом Хаттабом. И все-таки что-то не складывалось. «Определенно существуют и силы в самой России, заинтересованные в продолжении войны, – пришел к парадоксальному выводу майор Дидусь. – Но зачем? С какой целью?» Ответов не было.

Через три недели после встречи с Басаевым комбата вызвали в штаб полка на ковер для детального объяснения событий, которые произошли на марше. Несмотря на то что по прибытии он обстоятельно уже доложил устно о происшествии, теперь его заставили все еще раз, и как можно более подробно, описать на бумаге.

– Игорь Николаевич, а ты у нас из Черкасской области? – спросил начальник штаба полка, когда работа была благополучно завершена и несколько плотно исписанных стандартных листов утонули в объемном металлическом сейфе.

– Так точно, товарищ подполковник. – Игорь Николаевич подчеркнуто козырял, и никогда нельзя было разобрать, искренне ли он выполняет привычный ритуал. С другой стороны, на лице его в этот момент проскальзывала присущая лишь ему полуулыбка, в которой опытный наблюдатель мог бы распознать различный диапазон выражаемых ощущений – от легкой, воздушной иронии до осуждения и презрения.

– А что там у вас за газета такая, «Черкаська зона» какая-то?

– Понятия не имею. А что, мои земляки где-то нашкодили?

– То-то и оно, что нашкодили. Вот ты от Басаева людей избавлял, а они взяли да и включили этого отморозка в состав членов редколегии. Как тебе?

– Приеду домой, найду эту газету, ноги повыдергиваю редакторам, – с полуулыбкой на устах пообещал Игорь Николаевич. А про себя с грустью подумал: «А кто ж этого отморозка выкормил грудью?!».

– Ну что ж, вы свободны. Если у особиста будут какие-то вопросы по нынешнему маршу, не обессудьте, – теперь уже отыгрался штабист, намекнув, что может возникнуть недоверие к рассказу комбата. Или что есть основания полагать, будто он не все рассказал.

В ответ Игорь Николаевич коротко пожал плечами, как бы говоря этим примиряющим ситуацию жестом: «Я к вашим услугам». Он вышел из кабинета со смешанными чувствами. И так же, в глубоких размышлениях, направился в штаб батальона. Как же можно так воевать?! Не веря своим комбатам и ротным, одной рукой разрабатывая операции, а другой – тщательно оберегая врагов. Интересно было бы узнать, а действительно ли Шамиль – кадровый офицер ГРУ, как шепчут злые языки? Конечно, то, что ему помогали с оружием и подготовкой, не вызывает сомнения. Обучался диверсионному делу на базе нашего полка, это вообще с десяток офицеров, и в том числе он сам, знают. Затем затачивал свои отряды на Майкопской базе ГРУ… Почему он все-таки отпустил его людей, ведь явно намеревался расправиться с ними? С одной стороны, если Басаев офицер ГРУ, то он не должен вызывать подозрения у своих, и может, более того, должен демонстрировать высшую степень жестокости и зверства. Даже если он в отряде на правах хозяина. С другой стороны, для каких таких высших целей, скрытых от него и других кадровых боевых офицеров, нужен такой ублюдок в качестве засланного казачка? Или те, кто его ведет из ГРУ, готовы на любые жертвы ради чего-то большего, ему непонятного? Допустим, что это так… Но так можно рассуждать, когда говорится о жертвах вообще, гипотетически, безотносительно тебя самого. А когда ты видишь двух молодых ребят, обреченных на смерть, то разве могут оправдать какие-то высшие разведывательные цели их смерть, ведь их бы зарезали, как баранов! Нет и еще раз нет! Он, во всяком случае, никогда не согласится с такой постановкой вопроса. Ведь он знает, что испытали эти мальчики в ожидании приговора. И что же Басаев?! Почему он отпустил этих попавших в капкан детей на волю? Не потому ли, что он, капитан Дидусь, явился к нему и напомнил о старых связях с сорок пятым полком? Но если бы на его месте был кто-нибудь другой, такой же принципиальный, но не знающий о шлейфе Басаева, тянущегося от покровителей из российской власти? Тогда он бы точно не пожалел этих двух несчастных, им бы отрезали головы, а еще хуже, дробили бы пальцы молотками или отстреливали бы их из пистолетов, чтобы прислать потом в Москву жуткие записи мести горных людей, чтобы в очередной раз вызвать волну ненависти двух народов! Да и разве сложно Басаеву было убить двух взрослых мужчин после диких погромов в Абхазии? А может, правда и то, что Буденновск появился неслучайно?! «Ах, мать твою, так я далеко зайду!» И Игорь Николаевич ужаснулся ходу своих мыслей и решил усилием воли переключиться на другие темы, только бы не развивать логические цепочки, которые могли бы привести его самого к сомнению в деле, которое он исполняет. Он незаметно для самого себя смахнул холодный пот со лба и удивился: он весь горел внутри, как будто жар в нем раздули мехами. А когда увидел дверь штаба батальона, удивился во второй раз: он прошел через территорию всей части и не заметил, как очутился у штаба. Как в бреду…