Послы попробовали последовать моему примеру, но, только пригубив вино, сразу же сморщились, выпучив глаза, в отличие от молодого князя не стесняясь выказать свое негодование. Не способные вдохнуть несколько секунд от крепкого напитка гости еще больше скрючились и ссутулились, нависая над самым столом, куда Чен поставил миску с уже кое-как обжаренными кусками мяса.

Собрав в кулак гордость, преодолевая страх и отвращение, послы попытались было вскочить с лавок и отпрянуть от угощения, как от корзины ядовитых змей.

– Что? Не по нраву вам, гости, мое угощение? Вон как ежами зашипели! Так вот и ваши слова, и манеры не по нраву мне, Коварю-колдуну.

Скоморохи рвали на стрелке окровавленные лохмотья, жгли ему спину раскаленным железом, отчего по всему залу разносился запах горелого мяса. Один из послов не выдержал, вскочил, отбежал в темный угол. Его рвало так сильно и долго, что я не мог удержаться от смеха, который, надо сказать, в этом зале и обстановке прозвучал очень невесело. Ведь, кроме меня, никто не смеялся.

Отрезав кусок мяса, я закусил водку, а оставшееся на блюде пододвинул ближе к китайцу, который тоже с удовольствием ухватил кусок и закинул его в рот.

– Невежда ты, Кулькан, а еще послом назвался! Явились на мой двор без подарков, от угощения моего нос воротите, за здоровье хана своего же выпить со мной не пожелали, да еще и говорите, чтобы я, Коварь, ему на верность присягнул. Коль ты, посол, его не уважаешь, с какого перепою мне его уважать? Ваш хан, посланнички, мне – что лягушка на болоте, пусть себе квакает. Нет мне до него никакого дела. Собрался воевать рязанскую землю и все прочие, так то его заботы. Мне с той войны надобно только четверть всей добычи.

– Как это?! – удивился посол, схватившись за пояс, под который была заткнута нагайка.

– А вот так это! Войной своей вы мне всех торговцев распугали, все договора мне расстроили, лишили честной прибыли, так что теперь извольте со всех своих походов на любой град, на любое селище, что в рязанской земле и в любой другой, взято вами будет, отдавать мне, Коварю, четвертину всего взятого. И пусть прежде в знак согласия и уважения пришлет мне каждый из воевод по дюжине добрых коней, пуд серебра, пуд золота и куниц да шелков по пуду. Вот тогда я стану думать, что выказали ханские воеводы мне достойное уважение. Да послы пусть придут и принесут все сказанное с большими почестями.

– Был славный град Хамлык, – произнес посол, скривив губы от гнева, – был славный град Биляр, и славный град…

– И типа вы все те грады взяли! – перебил я посла. – Ну и что с того? Какое мне дело до тех городов? Вы, гадское племя, меня не стращайте. Я заводы держу, купеческие дела веду, а такие военные убытки заставляют меня гневаться да лютовать без причины! А когда я, Коварь, начинаю лютовать, лешие в болотах хоронятся да икают от страха! Ясно вам! Бесы по оврагам прячутся! И вы, степняки чумазые, лучше бы убрались восвояси! Пока бить вас не стал да не извел всех поганых племен ваших!

– Ты не князь, Коварь, твой улус мал, крепость твоя – сущий прыщ! – закричал Кулькан, вскакивая с жесткой дубовой скамьи. – Неужто восстанешь против наших туменов, не боясь расправы за обиды и оскорбления? Не устрашишься разорения, когда и тебя, и все племя твое скормим собакам!

– Слово мое хану вашему, тузику, да псам его верным передайте. Кто лют ко мне явится, тот люто бит будет да погибнет от горьких проклятий! Вот мое слово, послы! А покуда ступайте с миром! Не вышло у нас доброй беседы. Разгневали вы меня не на шутку, как бы хуже не вышло!

Сказав это, я выплеснул остатки из кубка в жаровню, отчего на углях вспыхнуло яркое голубое пламя, взметнув вверх острые языки.

Старик Кулькан вроде бы попятился, да только уходить не торопился. В темном углу скоморохи спустили Самохвата с дыбы и стали шумно и звонко колотить «мученика» палками. Брызги крови долетали даже до моего стола и крупными кляксами размазывались по промерзшему каменному полу.

– Саган баска керек жок! – гортанно выдохнул Кулькан и, раздув ноздри, резко развернулся, отталкивая с дороги замершего истуканом Олая.

– Что он сказал? – спросил я разведчика, накидывая шубу на плечи.

– Башку грозится оторвать, – ухмыльнулся Олай и вышел во двор вслед за послами, внимательно оглядываясь по сторонам.

Сразу за ним шмыгнул в проем ворот Чен. Коротышка китаец взобрался на каменный выступ перил и сел на корточки, накинув на голову овчинную шапку. Разглядывая двор, через который спешно вышагивали к воротам ордынские послы, китаец только смачно сплюнул им вслед.

– Если переговоры короткие, то, стало быть, битва будет долгой, – предположил Александр, проходя вокруг стола и вставая передо мной.