Беглецы смотрели как хрипит, цепляясь за камень, камнетес.

— За-зачем? — пролепетал Эри.

— Для надежности, — охотно пояснил Морверн. — Вот тебя убивать вздумали, а ты всё в толк взять не мог за что, да про что. Теперь удостоверишься. Злодеи мы с тобой. И ты, хоть никого и пальцем не тронул, но убийца. Вон какого доброго мастера загубил. Конченый ты человек.

Мальчишка крепче сжал глупый молоток, попятился.

Морверн засмеялся:

— Да я не в том смысле. Не трону. Даже припасами поделюсь. Одна шайка, как не крути. Мешки переложим, да ходу.

— Куда? — сипло спросил Эри.

— Так куда подальше. Здесь нам рады не будут. Хочешь вместе пойдем, хочешь — врозь. Можешь в свою Озерную влезть, оборону держать. Великий подвиг будет. Если о тебе сагу услышу, обязательно добрым джином покойного смельчака помяну. Если, конечно, сам жив останусь.

— А ты куда? В Глор?

— Едва ли. Меня там не слишком-то ждут.

— Ложный след подсунул, да? — слегка оживился мальчишка.

— Соображаешь.

Наживку юный Уоган уже давно проглотил. Теперь крючочек мягко так его подцепил — мальчик и не понял. С надеждой глянул:

— Так идем в Авмор. Юную леди выручить нужно. Она моя родственница. В столице я за тебя слово замолвлю. Про убийство смолчим. Всё равно измена здесь. К самому чифтейну я пойду.

— Я за твою жизнь вступился, — с достоинством напомнил Морверн. — Меня, может, и пожалели бы, а уж тебя точно под нож. Так идем? Время терять глупо.

Старенькие шерстяные носки превратились в лохмотья на третий день. Теперь Эри обматывал ступни лоскутами ткани из разрезанной рубашки покойника. Впрочем, и происхождение ткани, и оставленные далеко за спиной раздетые мертвецы, Эри уже мало волновали. Кровавая мозоль на левой ноге тоже не беспокоила — ее удалось залепить разжеванной кашицей кошатки. Погони не было, лесное зверье на след беглецов не выходило. Диких дарков, как впрочем и мирных, не попадалось. Ночевали у костра. Морверн счел излишним разведение правильных — треугольником — охранных костров. Эри не возражал — сил не было. Идти, идти, шагать быстро, с рассвета до полной темноты, было тяжело. Просто шагать, не отвлекаясь на добычу пищи, разведку и иные меры предосторожности. Лишь первые сутки беглецы петляли и путали следы, выйдя на дорогу к Развилке лишь в сумерках. Но дальше легче не стало. Каждое утро Эри думал что подыхает. Выбраться из-под плаща, размять одеревеневшие ноги, позавтракать, двигая непослушными челюстями — сплошное мучение. Вынести молчаливое презрение Морверна — разбойник не скрывал своего пренебрежения изнеженным спутником-неумехой. В первый же день было заявлено, что заботы о костре полностью ложатся на «юного лорда», а с него, с Морверна, дров, нарубленных в Озерной, на всю жизнь хватит.

Шаг за шагом. Дорога, почти заросшая, съеденная лесом. Изредка срубленные ветви, мерзлые «яблоки» навоза, следы подкованных копыт и тележных колес. Шесть лошадей, шесть человек. Следов маленьких мягких сапожек не найти. Либо Гонорилья переобулась в грубую мужскую обувь, дабы сберечь нарядные сапожки для города, либо её здесь нет. За эти дни, полные упорной ходьбы, Эри успел передумать тысячу мыслей и всё больше склонялся к тому, что и камнетес и его домочадцы солгали. Едва ли ратольды изменили Короне, польстившись на серебро. Куш, конечно, большой, но и риск-то какой… И зачем им юная леди? Гонорилья вовсе не глупа. Догадается, в столице первому же лорду расскажет об измене Приозерья. Или они, крысы-сборщики, девушку обманывают? Но не могут же они её просто убить и в овраг бросить? И воспользоваться беззащитностью юной сироты они не осмелятся. Они же на службе короля, пусть и нечисты на руку. Или…

Морверн говорил мало, но если говорил, то ужасные вещи. Ухмылки по поводу собственной хилости Эри смог бы и не заметить. Вот уверенность разбойника в том, что над честью люди способны лишь смеяться, пугала. Впрочем, Морверну верить нельзя. Только безумцы разбойникам верят. Даже хорошо, что угрюмый спутник лишь десяток слов за день роняет. Опытного человека из себя строит. Странный он шпион.

В том, что Морверн — чужак с юга, Эри уверился на второй день. Проснувшись утром, спутник быстро разогрел фасоль. Позавтракали, но потом Морверн ни с того, ни с сего, вновь наполнил едва ополоснутый котелок водой и повесил над огнем.

— Нам торопиться надо, — напомнил Эри, морщась и пытаясь размять ноющие икры.

— Обожди. Потом вприпрыжку поскачем, — буркнул Морверн.

Эри жался к теплу костра, наблюдая как разбойник правит на камне нож. Отчего-то весьма зловещим это действо казалось. Да и когда Морверн начал бороду свою кромсать, веселее не стало. Понятно, и сам Эри регулярно брил свою рыжую щетинку. Всё-таки не овцевод, в Озерной ходить мохнатыми у мужчин не принято. Но то всё-таки бритвой, а не ножом, которым баранов резали да дичь свежевали. Старенькая бритва так должно быть и лежит в каморке в башне. Она, собственно, одна на двоих была. Неужели Хухл и вправду умер? Убили старика…

— Будешь? — буркнул Морверн, отирая нож.

— Нет, я еще не очень оброс, — пробормотал Эри, машинально поглаживая щеки. Щетинка щекотала ладони.

Морверн кивнул, сунул нож в ножны, выплеснул воду. Наблюдая за его решительными, злыми движениями, Эри помялся и сказал:

— Ты того…

— Чего?

— Желтый слишком.

— Болел, — буркнул Морверн, подвязывая котелок к мешку.

Они прошагали по дороге уже довольно далеко, в молчании осмотрели огрызки яблок, явно брошенные ехавшими где-то впереди ратольдами. После длинного подъема, когда у Эри начали заплетаться ноги, Морверн вдруг спросил:

— Сильно желтый?

— Коричневый. С желтизной, — мужественно разъяснил Эри.

— Всё равно на человека нужно походить, — проворчал спутник. Помолчав, добавил: — Это у меня с детства. Облезлость.

— Понятно. А ты правда из Глора? — в припадке смелости спросил Эри.

Разбойник даже не глянул в сторону молодого спутника. Только хмыкнул:

— Разница есть, а, милорд?

Эри не знал, есть ли разница, откуда именно принесло гостя, ставшего попутчиком. Мир в один день лопнул на тысячу кусков. И то, что рядом шагает душегуб, которого жутковатая шутка богов прямо из леса несчастной Озерной подсунула, уже не казалось ужасно важным. Хотя, конечно, лгун он бессовестный. «Облезлость». Загар это. Только такой странный, что страннее и не бывает. У озерных рыбаков, что почти из лодок не вылазят, кожа краснеет и темной становиться. Лицо, руки. Но у Морверна и спина темная, смугло-желтая. Но он точно не дарк. Человек грубый, беспощадный. Обманщик. Когда бороду сбрил, стал куда моложе. Мнилось, что возрастом почти с Хухла, а сейчас глянешь — чуть за тридцать. Только взгляд, как у покойного лорда Уогана — такой мужчина тебя как комара прихлопнет и не оглянется. И как такой взгляд скрыть было можно? Ведь бродягой, придурком казался.