Итак, исходная точка практических пожеланий Сисмонди – опека, задержка, регламентация.

Такая точка зрения вполне естественно и неизбежно вытекает из всего круга идей Сисмонди. Он жил как раз в то время, когда крупная машинная индустрия делала первые свои шаги на континенте Европы, когда начиналось то крутое и резкое преобразование всех общественных отношений под влиянием машин (заметьте, именно под влиянием машинной индустрии, а не «капитализма» вообще) [136] , преобразование, которое принято называть в экономической науке industrial revolution (промышленная революция). Вот как характеризует ее один из первых экономистов, сумевших оценить всю глубину переворота, создавшего на место патриархальных полусредневековых обществ современные европейские общества:

«…История английского промышленного развития в последние 60 лет (писано в 1844 году) не имеет ничего равного себе в летописях человечества. 60–80 лет тому назад Англия была страной, похожей на всякую другую, с маленькими городами, с незначительной и простой промышленностью, с редким, но относительно значительным земледельческим населением. Теперь это – страна, непохожая ни на какую другую, с столицей в 2 1/2 миллиона жителей; с крупными промышленными городами; с индустрией, которая доставляет продукты всему миру и производит почти все посредством чрезвычайно сложных машин; с предприимчивым, интеллигентным, густым населением, две трети которого заняты в промышленности и торговле и состоят из совершенно различных классов; это население с другими обычаями, другими нуждами составляет, на самом деле, совершенно другую нацию сравнительно с Англией того времени. Промышленная революция имеет такое же значение для Англии, как политическая революция – для Франции, как философская революция – для Германии. И различие между Англией 1760 года и Англией 1844 года, по меньшей мере, так же велико, как между Францией при ancien regime и Францией июльской революции» [137] .

Это была полнейшая «ломка» всех старых, укоренившихся отношений, экономическим базисом которых было мелкое производство. Понятно, что Сисмонди со своей реакционной, мелкобуржуазной точки зрения не мог понять значения этой «ломки». Понятно, что он прежде всего и больше всего желал, приглашал, взывал, требовал «прекратить ломку» [138] .

Каким же образом «прекратить ломку»? Прежде всего, разумеется, поддержкой народного… то бишь «патриархального производства», крестьянства и мелкого земледелия вообще. Сисмонди посвящает целую главу (П. VII, eh. VIII) тому, «как правительство должно защищать население от последствий конкуренции».

«По отношению к земледельческому населению общая задача правительства состоит в том, чтобы обеспечить работникам (`a ceux qui travaillent) часть собственности, или в том, чтобы поддерживать (favoriser) то, что мы назвали патриархальным земледелием предпочтительно перед всяким другим» (II, 340).

«Статут Елизаветы, который не был соблюден, запрещает строить в Англии сельскую хижину (cottage) иначе, как на условии наделить ее землей в размере четырех акров. Если бы этот закон был исполнен, ни один брак не мог бы быть заключен между поденщиками без того, чтобы они не получили свою cottage, и ни один cottager не был бы доведен до последней степени нищеты. Это уже было бы шагом вперед (c'est quelque chose), но этого еще недостаточно; в климате Англии крестьянское население жило бы в нужде с 4 акрами на семью. Теперь коттеры в Англии имеют, большей частью, лишь 1 1/2–2 акра земли, за которые они платят довольно высокую аренду… Следовало бы обязать законом… помещика, когда он разделяет свое поле между многими cottagers, давать каждому достаточное количество земли, чтобы он мог жить» (II, 342–343) [139] . Читатель видит, что пожелания романтизма совершенно однородны с пожеланиями и программами народников: они построены точно так же на игнорировании действительного экономического развития и на бессмысленной подстановке в эпоху крупной машинной индустрии, бешеной конкуренции и борьбы интересов – условий, воспроизводящих патриархальные условия седой старины.

Разумеется, Сисмонди не мог не сознавать того, как идет действительное развитие. Поэтому, требуя «поощрения мелкого земледелия» (II, 355), он прямо говорит, что следовало бы «дать сельскому хозяйству направление, диаметрально противоположное тому, которым оно идет теперь в Англии» (II, 354–355) [140] .

«Англия имеет, к счастью, средство сделать многое для своих сельских бедняков, разделив между ними свои громадные общинные земли (ses immenses communaux)… Если бы ее общинные земли были разделены на свободные участки (en propri'et'es franches) от 20 до 30 акров, то они (англичане) увидели бы, как возродится тот независимый и гордый класс поселян, то yeomanry, о полном почти уничтожении которого они жалеют в настоящее время» (II, 357–358).

«Планы» романтизма изображаются очень легко осуществимыми – именно благодаря тому игнорированию реальных интересов, которое составляет сущность романтизма. «Подобное предложение (раздавать земли мелкими участками поденщикам, возложив на землевладельцев обязанность попечения о последних) возмутит, вероятно, крупных землевладельцев, которые в настоящее время одни пользуются в Англии законодательной властью; но, тем не менее, оно справедливо… Крупные землевладельцы одни только имеют надобность в поденщиках; они их создали – пусть они их и содержат» (II, 357).

Читая такие наивности, писанные в начале века, не удивляешься: «теория» романтизма оказывается в соответствии с тем примитивным состоянием капитализма вообще, которое обусловливало столь примитивную точку зрения. Фактическое развитие капитализма – теоретическое понимание его – точка зрения на капитализм, между всем этим в то время существовало еще соответствие, и Сисмонди, во всяком случае, представляется писателем цельным и верным самому себе.

«Мы указали уже, – говорит Сисмонди, – какое покровительство находил некогда этот класс (именно класс ремесленников) в учреждении цехов и корпораций (des jurandes et des ma^itrises)… Речь идет не о том, чтобы восстановить их странную и притеснительную организацию… Но законодатель должен поставить себе целью поднять вознаграждение за промышленный труд, вывести наемных рабочих из того неустойчивого (pr'ecaire) положения, в котором они живут, и, наконец, облегчить им возможность приобрести то, что они называют положением [141] (un 'etat)… Теперь рабочие родятся и умирают рабочими, тогда как прежде положение рабочего было лишь приготовлением, первой ступенью к более высшему положению. Вот эту-то возможность повышаться (cette facult'e progressive) и важно восстановить. Нужно сделать так, чтобы хозяева имели интерес переводить своих рабочих в более высшее положение; чтобы человек, нанимающийся в мануфактуру, начинал действительно с работы за простую наемную плату, но чтобы он всегда имел впереди надежду, при добром поведении, получить часть в прибылях предприятия» (II, 344–345).

Трудно рельефнее выразить точку зрения мелкого буржуа! Цехи – идеал Сисмонди, и его оговорка насчет нежелательности восстановления их имеет, очевидно, лишь тот смысл, что следует взять принцип, идею цеха (точно так же, как народники хотят брать принцип, идею общины, а не современный фискальный союз, называемый общиной) и отбросить его средневековые уродливости. Нелепость плана Сисмонди состоит не в том, что он защищал целиком цехи, хотел восстановить их целиком – этой задачи он не ставил. Нелепость заключается в том, что он берет за образец союз, возникший из узких, примитивных потребностей в объединении местных ремесленников, а хочет приложить эту мерку, этот образец к капиталистическому обществу, в котором объединяющим, обобществляющим элементом является крупная машинная индустрия, ломающая средневековые перегородки, стирающая местные, земляческие и профессиональные различия. Сознавая необходимость союза, объединения вообще, в той или другой форме, романтик берет за образец союз, удовлетворявший узким потребностям в объединении в патриархальном, неподвижном обществе, и хочет прикладывать его к обществу, совершенно преобразованному – с подвижным населением, с обобществлением труда не в пределах какой-нибудь общины или какой-нибудь корпорации, а в пределах всего государства и даже вне пределов одного государства [142] .