Он ничего не отвечает, просто сидит и смотрит на дорогу.

– Я сказал им, что ты вела себя как Мелоди. Мне даже не пришлось вдаваться в детали, все остальное они сами додумали.

Я мертвею. Эта пуля попала в цель. Горло сдавило. Но…

– Если бы ты и впрямь сказал им это, они бы уже давно мне позвонили.

– Я велел им не делать этого. Я сказал, что сам все исправлю… или нет.

– Я не понимаю.

Если твое утверждение не имеет смысла, оно не может быть правдой, хочется добавить мне. Это не может быть правдой. Даже думать об этом не смей!

– Твоя мать считает, что это ее вина. Может, она и права. Она истеричка. Отец, скорее всего, с ней согласен, но он никогда не признается. А поскольку они считают виноватыми себя, они позволили мне решить возникшую проблему.

Я чувствую, как кровь бросается мне в лицо.

– Ты считаешь, что в ответе за меня?

– Да. Ты им противна, Кейси. Они видят в тебе обычную шлюху, которая пробивает себе путь наверх, раздвигая ноги. После нашего разговора отец даже выдвинул предположение, что ты оказывала услуги некоторым из профессоров в университете.

– Заткнись!

– Скажи, как ты получила высший балл по физике, если не в силах отличить деления от синтеза? Оставалась после уроков? Забиралась под учительский стол и терлась о его ногу, как сука в течке?

– Я заработала каждый балл.

– О да, конечно, но как ты их заработала? В поту? Чем ты взяла профессоров, своими работами, положенными им на стол, или склоняясь над этим столом и выгибая спину дугой, предлагая свое тело в качестве зачета? – Он качает головой. – Думаю, самое грустное, что мне доводилось слышать в жизни, это слова твоего отца. Он сказал, лучше бы у них вообще не было детей. Не знаю, Кейси, может, ты окончательно раздавила их. Как раздавило их разочарование, которое они испытали еще до тебя, даже до того, как она умерла.

Я вижу, как отец сидит рядом с матерью на кухне. Слышу, как он перебирает грязные детали, а мать тем временем делается все меньше и меньше. Они не знают, что я здесь, стою прямо за дверью, подглядываю. Мне исполнилось девять всего несколько дней тому назад; мой день рождения закончился плохо – отец поймал сестру в спальне с несколькими мужчинами.

– Она была под кайфом, Донна, – говорит он матери. – Думаю, он дал ей наркотики. Вот чем она занималась, она расплачивалась с ним единственной имеющейся у нее валютой. И она сделала это прямо на дне рождения у Кейси. Она разрушает все, к чему прикасается. Придется выкинуть ее вон. Я не желаю иметь в доме эту заразу.

– Она наша дочь.

Я не сразу понимаю, что говорит моя мать. Голос совсем не похож на ее. Идеальное произношение лишилось лоска, слова словно голые, они не могут прикрыть отчаяние.

– Она перестала быть нашей дочерью, когда стала проституткой.

Дрожит ли его голос? Как ему дается это заявление? Я не знаю. Я слышу только желание защититься. Я слышу презрение. Только вчера мы были невинными созданиями, я и моя сестра. Ее странности считались эксцентричностью; она была просто хулиганкой. Отцу надо было взять ее в руки, вот и все.

А теперь она проститутка.

Проститутки – это ничто, пустое место.

Проституток можно выгонять из дому, наказывать, ненавидеть. Я наблюдаю за тем, как отец учится ненавидеть мою сестру.

– Только не под моей крышей, – заявляет он, и я сомневаюсь, что когда-нибудь увижу ее вновь.

Я тянусь к сумочке, но Дейв останавливает меня взглядом:

– Что ты делаешь?

– Звоню родителям.

Дейв открывает было рот, чтобы возразить, потом закрывает его и пожимает плечами. Машин на дороге убавляется, пока я выуживаю сотовый и звоню отцу.

Как трудно держать телефон; руки скользкие от пота, на глаза наворачиваются слезы, окружающие предметы расплываются.

Отец берет трубку.

– Кейси? – Он явно удивлен. Может, не думал, что у меня хватит наглости позвонить.

– Папа, я… нам надо поговорить. Я знаю… я знаю, что ты на меня сердишься.

На другом конце повисает долгая пауза, и я лихорадочно ищу подходящие слова.

– Кейси, ты что-то пытаешься мне сказать? – осторожно интересуется он. В каждом слове сквозит замешательство.

– Ты… ты не понимаешь, почему должен сердиться на меня? – Я смотрю на Дейва. Он ухмыляется. – Ты что-то натворила?

Я убираю аппарат от уха. Мне хочется смеяться от облегчения, истерики, боли. Дейв играет в игры. Я веду бой. Он выигрывает, я умираю.

Я трясущейся рукой снова подношу телефон к уху.

– Я только что поняла, как мало времени уделила вам на вечеринке, и даже не отвезла вас в аэропорт на следующий день. Я вас совсем забросила.

– Поэтому ты попросила Дейва позвонить нам, – говорит отец, в его голосе больше нет настороженности. Он расслаблен; он доволен моими извинениями за столь малые прегрешения. – Дейв рассказал, что творится у тебя на работе. Ты делаешь то, что должна, милая.