Шрифт:
Тогда-то и появилась моя страстная "ЛюбоФ" к людям, как социуму. Их пластмассовое сострадание, навязчивое сочувствие со слезами, которые никому не нужны. "Умные" советы из серии "Ну нельзя же так опускаться". Всё это вызывает лишь большую горечь и презрение.
Говорят, современные психокорректоры способны поправить восприятие, но я этого не хочу. Я ничего не хочу. А убить себя, это предать то немногое что ещё осталось в этом мире от Светы. Низко как-то. Мелочно.
Гнил я полгода. Никто не помог. Только Лёша был всегда где-то рядом, его молчаливое стояние за плечом не позволило окончательно попрощаться с крышей. Ему даже удалось затянуть меня на работу какой-то неотложкой. А затем последовали 2-а года круговерти работы и отпуск.
Утро субботы, первого дня отпуска, началось для меня неожиданно. Какая-то скотина колошматила мою дверь, похоже ногами. Какого ХЕ_А!!! Специально же отрубил ком и домовизор.
– Кто!
– Спросил я, активируя домовизор, зря конечно, и так вижу, что Лёша.
– Чего потерял?
– Впусти.
– Друг по традиции утром не многословен. И не здоровается.
Прижимаюсь лбом к холодящему кожу пластику, закрываю глаза, и считаю до 20 и обратно.
– Досчитал?
– спросил этот козёл.
– Я войду?
– вежливый грых его за ногу.
Молчать дальше глупо.
– Входи, код и так знаешь.
– На душе сквозь муть тоски проклёвывается хреновое предчувствие. Откуда он узнал о том, что я таки решился, плюнуть на всё. Уже пару месяцев, как я решил уйти, даже продумал пару не особо позорных способов.
Тихие шаги в прихожей, скрип уходящей в бок двери, и ощущение постороннего присутствия в комнате. Да знаю, что свой дом был показателем уровня, и просто удобнее той каморки, что я оккупирую сейчас. Но там я жил не один. Один я там не пробыл и дня.
Не хочу открывать глаза.
– Чего?
– глупый конечно вопрос, но Лёша меня поймёт и без пояснений. Он стоял и ждал именно его.
– Решился-таки.
– интересно откуда он знает.
– Нет.
– Не ври.
– Не вру.
– Варианты рассматривать будешь?
Оказывается, у меня ещё есть какие-то варианты, злой сарказм разгоняет апатию.
– Приступай.
Он не спешит, молчит, думает, что-то в голове перебирает. Проходят пару минут. Слышу не спешащие шаги в сторону угла со столом. Тихий звон то ли фарфора, то ли стекла, а может дешёвой стеклопластмассы моей посуды. Не интересно, но стоять дальше с закрытыми глазами тоже не вариант.
Открываю глаза. Комната, за период моего подпирания стены, никак не изменилась. Вирт капсула под стеной почти во всю длину комнаты, стол в углу, с настенным шкафом над ним, голо окна, и дверь в прихожую/шкаф. Никакого санузла не запланировано, все потребности обеспечит Вирт капсула.
– Даже, не стану предлагать врачей и психокорректоров, может, и поправят психику, но будешь ли ты собой после такого вмешательства, тот ещё вопрос.
– Лёша меня понимает в этом аспекте. Смысл менять свою личность? Если умрёт старая личность, может тогда петля и честнее.
– Работа тебе не помогает. Не понимаю я этого.
– долбанный трудонарк, завидую,работа его исцеляет от всего, вплоть до диареи.
– Переключиться на другую женщину, не получилось - констатация факта, даже ответной волны эмоций не вызывает. В последний раз когда я проснулся не один в постели, и сквозь сон принял её за Свету, а потом понял свою ошибку, я принял решение - уходить.
– Бутер бери, - Лёша не прекращал звенеть на столе.
Подхожу и беру, жую, не чувствуя вкуса.
– Тупой робот.
– опять констатация факта.
Молчать больше не хочется.
– Лёша, ты ещё варианты предлагай и тусуй отсюда - прости друг, знаю, что причиняю боль, но я не хочу увидеть и в твоих глазах жалость.
– Спешишь? Не стоит. Есть ещё вариантик, - сказал он, жуя свой кусок хлеба с чем-то там, смотря почему-то на мой Вирт-гроб. Странно.
– Вита, я тебе начну говорить, а ты включай мозг и думай, может, что дельное вместе надумаем. Ты когда последний раз в вирт опускался?
– Вчера гипносон заказывал.
– Мда, поправлю вопрос, Ты вообще играл в Вирте при полном погружении?
– Нет, с детства это хернёй не страдал, а сам?
– Я тоже, но разговор не обо мне. Я 2-а месяца назад понял, что ты решился, и не стал ждать твоей "свадебной" аферы на прощание, покопался я немного, поспрашивал. Помнишь моего старого товарища, ну того, что фармацевтикой занимался. Так вот сынуля его допрыгался, в ночь на моцике по парку с закрытыми глазами да на всю мощь.
– мне стало обидно, угробил небось кого-нить ушлёпок, своя боль приучила чтить чужую.
– так вот хребет себе парнишка покромсал в хлам.