Иногда даже после нескольких лет обработки консигнация, которая, как казалось, была уже в кармане, тем не менее уходит к конкуренту. В 2009 году состоялся «Аукцион десятилетия» — продажа 600 лотов из коллекции Ива Сен-Лорана и Пьера Берже. Трехдневное буйство ставок принесло дому «Кристи» 374 миллиона евро (484 миллиона долларов).

Знатоков искусства поставило в тупик, почему консигнацию в последний момент заполучил «Кристи», ведь «Сотби» уже давно налаживал связи с Берже. «Сотби» провел в Нью-Йорке несколько торгов с предметами из коллекции Берже, а незадолго до знаменитого аукциона предоставил ему многомиллионный необеспеченный бридж-кредит. Сообщалось также о вражде между Берже и владельцем «Кристи» Франсуа Пино, которая уходила корнями в 2002 год, когда Пьер Берже основал фирму Pierre Berg'e & Associ'es, конкурента парижского филиала «Кристи».

Говорят, что «Сотби» настроил Берже против себя, потому что настаивал, чтобы тот подписал официальный договор о консигнации, пока партнер Берже Ив Сен-Лоран еще лежал больной в парижской больнице. Франсуа де Рикль из «Кристи», давнишний друг Берже, вел переговоры о сближении между Берже и Пино. «Кристи» предложил аванс в 50 миллионов евро (78 миллионов долларов), обеспеченный будущими продажами на аукционе, когда бы он ни состоялся. Часть этого аванса позволила погасить кредит, полученный от «Сотби».

Кроме того, «Кристи» согласился на просьбу Берже (в которой «Сотби» ему, как видно, отказал), чтобы аукцион проходил в парижском Большом дворце. Как сообщалось, аренда дворца обошлась в 105 тысяч евро (135 тысяч долларов) за три дня. И даже при таких расходах «Кристи», вероятно, получил с продажи 40 миллионов евро (51 миллион долларов) и от 15 до 20 миллионов евро (20–26 миллионов долларов) чистой прибыли после вычета расходов.

После переговоров, рекламы, поездок и предварительных показов настает вечер аукциона. Многие посетители приезжают заранее, чтобы показаться всем, пообщаться и обменяться обязательными фразами вроде «А вас что здесь интересует?» у входа в аукционный зал. Аукционист — главный режиссер вечера, от которого зависит его настрой. Его имя не указывают ни в каталоге, ни до аукциона. Говорят, что сделать это значило бы придать ему (а не ей, потому что на крупных вечерних аукционах это всегда мужчина) некий иной статус, не просто профессионала, чья роль в том, чтобы помочь определить верную стоимость каждого представленного лота.

Как говорит аукционист «Сотби» Хью Хилдсли, проводя аукцион, требуется развлекать 90 процентов находящихся в зале зрителей, которые даже не собираются участвовать в торгах, и одновременно заставить сделать ставки 10 процентов потенциальных покупателей. Еще как «преподобный Хью Хилдсли», он одиннадцать лет был пастором церкви Небесного Покоя, расположенной в нескольких кварталах от штаб-квартиры «Сотби» в Верхнем Ист-Сайде. Он говорит, что аукцион похож на его прежнее занятие: «И то и другое касается раскрутки клиента».

По словам Хилдсли, если он тратит больше двух минут на один лот, он теряет внимание 90 процентов зевак, напряжение в зале падает, и это сказывается и на 10 процентах покупателей. В идеале 70–72 лота должны продаться за два с небольшим часа. В эти часы аукционист должен действовать убедительно и не повторять одни и те же жесты и фразы слишком часто. Он должен удерживать заинтересованность неугомонных зрителей и не давать им отвлекаться на мобильные телефоны и тому подобное, особенно тем участникам торгов, которые ждут своего лота. Аукционист повышает и понижает тон и громкость голоса, использует жесты, делая вид, что возбужден появлением предмета, который, возможно, никого особенно не возбуждает.

Все лоты аукционист представляет одинаково: «Номер двадцать шесть, Уорхол». Он никогда не говорит о фактических атрибутах лота, хотя может упомянуть консигнанта, если он знаменит, или провенанс. История и описание лота в каталоге; если он будет их дополнять, собьется ритм.

На аукционе современного искусства почти половина ставок в верхнем ценовом сегменте поступает по телефону или через Интернет. В зале продаж стоит пятнадцать или больше телефонных аппаратов, за которыми сидят сотрудники аукционного дома, и несколько дорого одетых молодых женщин (которых дилеры называют «аукционными телочками»), которых, как правило, выбирают за умение говорить на таких языках, как русский и китайский. Обычно аукционист знает, кто находится на том конце телефонного провода; сотрудник знаками руки дает аукционисту понять насколько заинтересован покупатель и одновременно сообщает покупателю степень напряжения в зале.

Телефонные покупатели придают лоту видимую важность. С кем конкурирует претендент в зале — с музеем в Арабских Эмиратах, русским промышленником или нью-йоркским дилером, сидящим в ВИП-ложе? В передней части зала, как еще одно напоминание о международном интересе к аукциону, находится большое табло, где видно каждое повышение цены лота в разных валютах. Все участники торгов в состоянии легко подсчитать свои ставки в валюте аукциона; но табло нужно затем, чтобы продемонстрировать глобальный характер мероприятия.

Когда лот не вызывает немедленного интереса, ведущий старается сохранить ритм, беря фиктивные ставки «с потолка» от имени консигнанта. Если за ними не последует настоящих ставок, то после достижения резервной цены аукционист говорит что-то вроде: «Еще одну ставку?.. Все закончили… Последняя возможность… Кто-нибудь еще?» — и переходит к другому лоту.

Аукционист игнорирует участников, которые не вписываются в его идеальный ритм — ставка каждые полторы секунды. Как говорят, этого времени достаточно, чтобы поднять номерную карточку, но недостаточно, чтобы обдумать повышение ставки. Аукционист сразу же возвращается к участнику, как только тот снова поднимает карточку, чтобы не выпустить его из потока.