Андреев Леонид Николаевич
Шрифт:
Римляне, шепча: «дело налаживается», на цыпочках отходах; некоторые добросовестно затыкают себе уши.
Разговор сабинянок.
– Какая наглость! Какое издевательство! Так гнусно пользоваться своей силой – о, наши бедные мужья!
– Клянусь: я лучше выцарапаю тысячи глаз, чем хоть на йоту изменю моему несчастному мужу! Спи спокойно, дорогой друг, я бодрствую на охране твоей чести!
– И я клянусь!
– И я клянусь!
Клеопатра. Ах, дорогие мои подруги: мы все клянемся, но что толку в этих клятвах: – эти люди так невоспитанны и грубы, что они не могут оценить клятвы. Я моему изгрызла нос…
– А ты помнишь своего?
Клеопатра (с ненавистью). Я не забуду его до гробовой доски! От него так пахло латами и мечом, и вообще
– От них от всех пахнет солдатом.
– И они все ужасно тискаются! Может быть, у них так принято?
– Когда я была еще совсем девочкой, к нам пришел солдатик и сказал, что он из той далекой стороны, где…
Клеопатра. Господа! Сейчас не место воспоминаниям!
– Но этот солдатик…
– Ах, Юноночка, клянусь Венерой, нам не до твоего солдата, когда у нас свои на шее! Как же нам быть, дорогие подруги? Я вот что предложу вам…
Подходит проснувшаяся Вероника, сабинянка почтенного возраста и тощая, и, томно щуря глаза, перебивает:
– А где же они? Почему они так далеко? Я хочу, чтобы они подошли ближе. Мне очень стыдно, когда они далеко. Я была все время в обмороке и теперь не могу найти: где мой мальчик, который нес меня. От него пахло солдатом!
Клеопатра. Вот он стоит, разинув рот.
Вероника. Я пойду к нему: мне стыдно.
Клеопатра. Держите ее! Ах, Вероника, неужели ты уже забыла своего несчастного мужа?
Вероника. Клянусь, я буду его любить вечно. Но отчего мы не идем туда? Вы чем-то озабочены, дорогие подруги? Впрочем, я на все согласна: пусть они сами идут сюда. Мужчины непозволительно зазнаются, как только на них взглянешь без гнева.
Клеопатра. Итак, мои милые подруги: первое, что я предложу, это поклянемся, что мы никогда не изменим нашим дорогим, несчастным мужьям. Пусть делают с нами, что хотят, но мы останемся верны, как Тарпейская скала [2] . Когда я вспомню, как он теперь скучает без меня, как тщетно взывает он к пустому ложу: «Клеопатра! О, где ты, Клеопатра!..» Когда я вспомню, как он меня любил…
Все плачут.
Поклянемся же, дорогие подруги, а то они ждут.
2
Тарпейская скала – южная часть Капитолийского холма в Риме, с которой в древности сбрасывали в пропасть осужденных преступников.
– Клянемся, клянемся! Пусть делают с нами, что хотят, но мы останемся верными!
Клеопатра. Теперь я спокойна за наших мужей. Спите спокойно, дорогие друзья! Дальше, милые подруги: выберем, согласно их желанию, парламентерку, и пусть она…
– Нет, пусть она скажет негодяю всю правду, ини ведь думают, что мы умеем только царапаться, – пусть они узнают, как мы говорим!
Вероника (пожимая худыми плечами). О чем тут говорить, когда сила на их стороне!
Клеопатра. Держите ее! Ах, Вероника, сила не есть еще право, как сказано в Римском праве. Пустите меня, и я им докажу, что они не имеют права нас держать, что они обязаны нас отпустить. Что по законам божеским и человеческим и вообще, как там говорится, они поступили прямо по-свински.
Голоса:
– Иди, иди, Клеопатра.
– Держите Веронику.
Клеопатра. Эй вы, парламентер с белой тряпкой! Идите-ка сюда, мне надо с вами поговорить.
Сципион. Прикажете снять меч?
Клеопатра. Нет, зачем же: не думайте, что мы боимся ваших мечей. Да, пожалуйста, не бойтесь: я вас не укушу… Однако вчера, когда вы ночью ворвались в наш мирный дом и грубо вырвали меня из объятий моего несчастного мужа, вы не были так трусливы… Да идите же наконец!
Сципион осторожно подходит. Римляне и сабинянки, расположившись по сторонам сцены в две симметричные группы, внимательно следят за разговором.