— Мне надо взять кое-что на работе, — говорю я. — Но я вернусь.

— Обещай мне одну вещь, — говорит она.

— Нет.

— Да ладно тебе. Если пообещаешь, я освобожу тебя от того, другого обещания.

Странно, но упоминание о том обещании ничуть не пугает, а наоборот, приносит облегчение. И все-таки я качаю головой. Я знаю, что это неправда: она никогда не освободит меня.

Она говорит:

— Пожалуйста, давай договоримся, что ты будешь со мной честен. Не надо стараться поднять мне настроение, не надо излучать фальшивый оптимизм. От этого нет никакого проку.

— А если я правда оптимист?

— С чего бы? — говорит она. — Притворство — вот что убило Курта Кобейна.

Вообще-то его убило ружье, из которого он саданул себе в голову, думаю я, но не говорю этого вслух.

Из «Нирваны» я знаю только одну строчку и напеваю ее Шарлотте:

— При включенном свете, — пою я, — она не так опасна.

Она закатывает глаза.

— Все переврал.

Но она улыбается. Я пытаюсь развить успех.

— Но хоть за старание-то я заслужил пару баллов?

— А ты разве не слышишь? — спрашивает Шарлотта.

— Что?

— Как я хлопаю?

— Сдаюсь, — говорю я и иду к двери.

— Кровать, поднимись, — командует Шарлотта, и ее туловище медленно ползет вверх. Пора начинать день.

Я выезжаю на 101-ю магистраль и сворачиваю на юг, к Маунтин-Вью — там я пишу код в фирме под названием «Хранитель репутаций». В основном она занимается тем, что взятками либо угрозами вынуждает пользователей «Фейсбука» и других социальных сетей удалять отрицательные отзывы о нечистоплотных адвокатах и неумелых дантистах. Работа эта трудоемкая, и потому меня наняли сочинить программу, которая прочесывала бы интернет и составляла досье на клиентов. От этого до создания президента был один шаг.

Женщина за рулем соседнего автомобиля положила айпроектор на пассажирское сиденье и ведет оживленную дискуссию с президентом, не отрывая глаз от дороги. Проезжая под мостом, я замечаю на нем пожилого чернокожего мужчину в коричневом костюме. Он смотрит вниз, а рядом с ним стоит президент. Они не разговаривают — просто стоят бок о бок и молча наблюдают за потоком машин.

Скоро ко мне приклеивается черный автомобиль без водителя. Он едет по соседней полосе — я прибавляю скорость, он тоже. Сквозь тонированные стекла в его окнах я вижу, что внутри нет ничего, кроме мощного аккумуляторного блока, позволяющего угнаться за кем угодно. Мне нравится рулить самому, это меня успокаивает, однако я все же включаю автоматику и перестраиваюсь на гугл-полосу, а потом отпускаю баранку и захожу на наш сайт впервые после того, как неделю назад выложил там президента. Авторизуюсь и узнаю, что его уже скачали четырнадцать миллионов человек. Кроме того, в моем почтовом ящике семьсот новых писем. Первое из них — от парня, который придумал «Фейсбук», и это не спам: он хочет угостить меня буритто и потолковать о будущем. Я перепрыгиваю на последнее письмо, от Шарлотты: «Прости, я не нарочно. Не забывай, я же теперь бесчувственная. Но я верну себе чувства. Я стараюсь, правда».

Я снова вижу президента, на сей раз перед корейской церковью. Священник положил айпроектор на стул, и президент словно поглощен чтением Библии, раскрытой перед ним на подставке. Я понимаю, что этот призрак будет являться нам до тех пор, пока мы не осознаем случившегося: что он погиб, что его у нас отняли, что это непоправимо. И я ведь не идиот. Я знаю, что у меня отнимают на самом деле — медленно и бесповоротно, прямо на моих глазах. Знаю, что поздно ночью я должен тянуться не к президенту, а к Шарлотте.

Но когда я с Шарлоттой, нас разделяет барьер — защитная пленка, за которой я прячусь от дрожи в ее голосе, от биения жилок на ее высохших запястьях, от всех ее саркастических прогнозов. По-настоящему это обрушивается на меня, когда я от нее вдали, — где-нибудь в гараже я вдруг с ужасом понимаю, как она напугана, или в магазине, вычеркивая из списка тампоны, внезапно чувствую, какой жестокой должна казаться ей ее судьба. Сейчас, за рулем, я вспоминаю, что она стала отворачиваться к стене еще до того, как закончится последняя песня в альбоме «Нирваны»: даже наушники с марихуаной, и те скоро перестанут действовать. Дорога впереди расплывается, и до меня доходит, что мои глаза полны слез. Я пропускаю свой съезд и отдаюсь на волю гугл-полосы — пусть несет меня дальше.

Когда я возвращаюсь домой, меня ждет там Санджай, мой босс. Я отправил ему сообщение, попросив прислать стажера с хэш-ридером, но он привез его сам, собственной персоной. Если рассуждать теоретически, хэш-ридеры невозможны. Теоретически никто не способен взломать полномасштабную кодировку на основе сотни символов. Но одному ловкачу из Индии это удалось, и Санджай знает этого ловкача. Санджай болезненно относится к своему происхождению и считает, что для владельца перспективной компании в Пало-Альто такое имя, как у него, звучит банально. Поэтому он требует, чтобы его называли Эс-Джи, и одевается в духе Стэнфордской школы дизайна. Он получил в Стэнфорде степень магистра, но по сути украл бизнес-модель у фирмы под названием «Защитник репутаций». Винить его за это язык не поворачивается — он из тех, кто тащит на себе мечты и надежды целой деревни.

Эс-Джи идет за мной в гараж, где я подключаю вертолетик к разъему и ввожу вспомогательный код, чтобы распарсить его логический диск. Он подает мне хэш-ридер, вручную перепаянный в Бангалоре из старой материнской платы. Мы оба дивимся на этот самый хитроумный дешифратор в мире, чудом попавший в наши недостойные руки. Но если хочешь хранить репутации в Кремниевой долине, надо уметь взламывать защищенные программы.

Он молча наблюдает за тем, как я инициализирую вертолетик и запускаю диагностику.