Начиная поход, граф Воронцов полагал встретить упорное сопротивление со стороны Шамиля на первых шагах своего похода, при этом разбить его и затем уже двигаться гораздо спокойнее вперед. Но Шамиль счел за лучшее вести партизанскую войну: он пропускал Воронцова вперед, тревожил его отряд беспрерывной перестрелкою из леса и, казалось, решился завлечь отряд к себе в горы и там окончательно истребить его, в чем он почти успел. 5 июня отряд встретил на своем пути высокую, крутую и занятую сильным неприятельским отрядом гору Анчимир. По-видимому, эта позиция была неприступна, в чем был уверен сам корпусный командир; однако же он отдал приказание генералу Пассеку занять эту гору и сбить неприятеля с его позиции, и через два часа гора была в наших руках.

Граф Воронцов сам, казалось, так мало надеялся на успех, что даже не дал никаких дальнейших приказаний генералу Пассеку, и его отряд, занятый преследованием неприятеля и очисткою дальнейшей дороги в Андию, отделился от главного отряда на пятнадцать верст и с 5 по 11 июня оставался по колено в снегу без топлива и продовольствия, – словом, без всяких средств, на высотах Зуну-Меер.

В то же самое время, как люди Пассека мерзли на вершине горы, – люди главного отряда умирали от жара и жажды в долине; дальнейшее затем следование нашего отряда в Андию не представляет никаких дел, потому что Шамиль, потерявши проход, сам очищал дорогу, выжигая при этом окрестные аулы и ведя свою обыкновенную партизанскую войну. Мало-помалу мы подвигались все вперед; между тем запасы были израсходованы, пройденный нами путь снова занят неприятелем, и войска наши остались без продовольствия.

Наконец, 6 июля отряд, находившийся в довольно изнуренном состоянии, был двинут вперед для занятия Дарго, бывшего в то время местопребыванием Шамиля. Пока авангард наш брал завал за завалом, Шамиль очистил Дарго, зажег его и оставил. Войска авангарда заняли Дарго, и наконец мало-помалу весь отряд вступил в него. Таким образом, несмотря на крайние затруднения и потери, прямая цель экспедиции была достигнута: Дарго, столица Шамиля (так тогда полагали), был занят, и неприятель был выбит из самых крепких позиций. Но этого оказалось недостаточно для того, чтобы привести к покорности горские племена: несмотря на то, что русское знамя развевалось в Дарго, лезгины и чеченцы не спешили изъявить подданнических чувств. Они, напротив, чувствовали, что русские не могут удержаться в занятых ими позициях, потому что не обеспечили себе сообщения с другими пунктами ближайших русских владений и не могли получать даже продовольствия и боевых припасов. Нам нет надобности распространяться здесь о важности обеспечения для войска безопасных сообщений: каждый, кто читал хоть самое коротенькое и поверхностное описание какой-нибудь войны, понимает, конечно, всю важность этого элементарного соображения. Понимали его и горцы. Оттого-то они совершенно спокойно смотрели на вступление русских в Дарго, будучи уверены, что войска наши скоро должны будут выступить из занятой позиции и погибнуть на возвратном пути. Действительно, идти было невозможно, потому что отряд не имел продовольствия, да и получить его было неоткуда, так как войска наши были кругом обложены неприятелем. Да и возвращение было не совсем удобно: надо было проходить через Ичкерийский лес, в котором нас ожидала если не совершенная гибель, то по крайней мере ужасный урон. Однако 10 июля на горах, находящихся пред Даргинским лесом, показался транспорт с хлебом. Но пробраться ему в Дарго было невозможно, потому что дорога через Даргинский лес была занята уже неприятелем и сильно укреплена, а мы с трудом могли пройти ее всем отрядом. Однако ж главнокомандующий послал навстречу транспорту половину своего отряда для принятия и доставления припасов в лагерь; авангард этого отряда был поручен генералу Пассеку, арьергард – Викторову, а всем отрядом начальствовал генерал-лейтенант Клюки фон Клюгенау. Отряд достиг до транспорта, хотя с огромною потерею: почти весь арьергард, а с ним вместе и начальник его Викторов погибли в лесу Даргинском. На возвратном пути к Дарго отряд потерял Пассека, почти весь авангард и все припасы, которые были взяты из транспорта. Таким образом, вместо ожидаемых припасов, граф Воронцов получил только семьсот человек раненых, которых вынесли из леса.

На другой день отряд приготовился к выступлению на Герзель-аул. В то же время Воронцов, не надеясь на собственные силы (у него было 12 батальонов), послал предписание генералу Фрейтагу, чтобы он со всеми войсками, какие можно будет собрать, двинулся от Герзель-аула навстречу главному отряду. Медленно подвигаясь вперед, среди непроходимых лесов, отряд с огромными потерями достиг 18 июля до аула Шаухал-Берды, и только здесь в седьмом часу вечера войска главного отряда увидели авангард генерала Фрейтага. Войска, и пред тем уже делившие один сухарь на несколько человек (даргинский поход и известен под именем сухарницы), в течение пяти дней ничего не ели, кроме кукурузы. Потеря наша в эти дни простиралась до 1200 человек убитыми и ранеными, и если бы Фрейтаг запоздал еще сутками, весь главный отряд непременно погиб бы.

20 июля прибыли наши войска в Герзель-аул, а 21-го главнокомандующий отдал следующий приказ по войскам Отдельного кавказского и 5-го пехотного корпусов («Военный сборник», 1859, № 5, стр. 61):

Действительно, несмотря на все потери 1845 года, поход Даргинский покрыл славою русские войска, которые доказали, что для них нет невозможного… Предначертанный план был исполнен, и Шамиль вынужденным нашелся оставить Дарго и избрать своею резиденциею укрепленный аул Ведень. Но в 1846 году, когда началось обратное движение частей 5-го пехотного корпуса в Россию, Шамиль произвел вторжение в Кабарду.

Важнейшим следствием Даргинской экспедиции было то, что мы отказались наконец от прежней системы войны на Кавказе. Сделалось ясно, что одним ударом, как бы он ни был силен, невозможно покорить свободные племена Кавказа. Тогда решились принять другую тактику, которую предлагали военные, знающие Кавказ, еще задолго до 1843 года: решились идти правильным, медленным путем прокладки путей в лесах и постройки укреплений, которые потом занимались всегда сильным гарнизоном, а не какою-нибудь одной ротою, как прежде. На этом пути встречены были нами огромные затруднения, так как все дело приходилось опять начинать почти с самого начала. В 1846 году влияние и силы Шамиля в горах были значительнее, чем когда-нибудь, и бороться с ним было гораздо труднее, нежели в 1837 или 1842 году. Приходилось брать шаг за шагом, и действительно, наши войска с 1846 года подвигались вперед обыкновенно верст на двадцать в течение года; но зато на этом пространстве основывались уже прочно. Общий характер и главные подробности этого движения не раз уже излагались в «Современнике», в статьях г. Зиссермана, к которым мы и отсылаем читателей. [7] Заметим только, что новая система действий с особенною силою и последовательностью приводилась в исполнение в последние годы, с прибытием (в октябре 1856 года) нового главнокомандующего и наместника кавказского, князя Барятинского. В это время был окончательно утвержден и план новой экспедиции, а с первых чисел декабря того же года приступлено к приведению его в исполнение. Эта экспедиция разделялась на два периода. В продолжение первого отряд занимался прокладкою просек в еще незанятой части Большой Чечни, что было окончено к 21 декабря; во второй же период, от 15 января до 1 февраля 1857 года, войска наши занимались истреблением непокорных аулов, находившихся в Большой Чечне. В марте месяце было построено нами временное укрепление в Большой Чечне, и этим положен конец даже возможности какого-нибудь волнения в этих местах.

Дальнейшие наши действия на Кавказе у всех еще в свежей памяти, и описанием их может занять читателей только специалист, на месте ознакомившийся с событиями. Подобное описание действий 1858 года представляет статья г. Зиссермана, помещаемая в этой же книжке «Современника». [8] Затем – все совершившееся в нынешнем году, – то есть главным образом занятие Веденя графом Евдокимовым и взятие самого Шамиля, – уже не требует наших описаний. Событиям этим может быть теперь придан новый интерес только сообщением новых подробностей от специалистов и очевидцев.

Теперь, припомнив главнейшие фазисы нашей вековой борьбы на Кавказе, мы, кажется, можем с большею основательностью оценить значение последних событий. Мы видели, что места, нами ныне завоеванные, принадлежали нам и прежде, но что владение это было непрочно и шатко. В течение почти полувека мы держались в военных действиях не той системы, с которою можно было иметь успех в горах, и вследствие того делали много частных ошибок и напрасных трат – денег, оружия и людей. Теперь ошибки эти сознаны, система действий совершенно изменена, и вследствие того Кавказ от Каспийского моря до Военно-Грузинской дороги покорен прочно и окончательно. Отныне, по словам высочайшей грамоты на имя князя Барятинского, «предстоит во вновь покоренной стране не утверждение власти нашей силою оружия, а распространение между новыми подданными России гражданственной образованности и общественного благосостояния». Таким образом, характер нашей деятельности на Кавказе изменяется; но тем не менее нельзя сказать, чтобы все уже было там сделано. То, что теперь предстоит нам совершить для обрусения Кавказа, составит новый период борьбы, едва ли не труднейший, чем тот, который нами только что окончен. Вполне оценить все затруднения, ожидающие нас в цивилизации этого края, можно только на месте; у нас же до сих пор даже известия об этой стороне кавказских отношений наших были чрезвычайно скудны. Теперь внутренняя жизнь горских племен будет гораздо доступнее для русских наблюдений, и мы ожидаем весьма любопытных сведений по этой части. Но покамест, руководствуясь теми скудными и часто неточными известиями, какие напечатаны до сих пор, можем сделать лишь несколько самых общих замечаний.