Сначала он встретил своего знакомца, десятского теперь уже царева холопского полка. Тот, как выяснилось давно, еще при знакомстве во время учебы в школе, неплохо помнил по прежней своей службе и его отца, и дядьку Козьму. Он прибыл в Елец в составе конвоя, сопровождавшего всего одну телегу, которую подогнали к самой большой домине и сразу же выставили крепкий караул.

— Ой, дядька Панкрат, и вы здесь?

— Тимофей, — расплылся тот в улыбке, обнимая старого знакомого, — а чегой-то ты не в школе?

Тимофей развел руками:

— Так все ужо, дядька Панкрат, закончилась школа-то. Теперь я царев поместный воин.

— То добро, — кивнул десятский. — А как там твой дядька Козьма?

— Помер Козьма, — тихо ответил Тимофей, стягивая с головы шапку, — зимой помер.

Десятский тоже стянул с головы свой шлем, помолчал, а потом тихо сказал:

— Ну да вечная ему память, и да будет ему земля пухом. Добрый был вой, честный, стойкий. Слава богу, тебя уже в силе, наследником батюшкиным повидать успел. Будет ему что бате тамрассказать… А ты где тут обитаешь-то? А то идем к нам, нас тут целая сотня.

Тимофей рассмеялся:

— Так и нас тут, дядька Панкрат, целая сотня. Почитай, весь выпуск. К стрелецким сотням приписаны. Как стрелки добрые. Велено, как басурмане полезут, в первую голову мурз выцеливать…

— Во-от оно что, — протянул десятский, — ну так и ладно, стрелки вы все добрые, справитесь.

— Вот только я одного не понимаю, дядька: с чего бы это татарам сюда переться? Чего им тут, в Ельце, медом намазано? Нет, задумка с воротами — понятная, в такую крепость, как Елец, сразу за стены ворваться — шибко соблазнительно, но сколько их сюда полезет-то?

Десятский покровительственно похлопал его по плечу:

— Да все полезут, можешь не сомневаться. Уж я тебя в том могу уверить.

— Да отчего ж? — удивился Тимофей.

— А вот этого, парень, я тебе сказать не могу, уж извини.

Тимофей окинул дядьку Панкрата цепким взглядом и медленно кивнул. Вот оно как… знать, все не так просто. Ну да скоро, видать, все узнаем. Он примирительно улыбнулся:

— Ну нельзя так нельзя. Сам знаешь, дядька Панкрат, нам, что такое тайна, ведомо. — И, решив не продолжать эту тему, задал вопрос, который тоже был ему зело любопытен: — А не скажешь ты тогда, чего это ваши ту телегу, что поставили у дальней и самой большой домины, в коей цельный московский стрелецкий приказ сидит, зело охраняют?

Дядька Панкрат расплылся в усмешке, будто Тимофей его чем-то вельми порадовал, но ответил точно так же, как и на первый его вопрос:

— И этого тоже, парень, я тебе сказать не могу.

На том и расстались. А уже совсем поздно вечером к нему прибежал Аникей. Они отошли в сторонку.

— Чего это ты такой мокрый весь? — поинтересовался у земляка Тимофей.

— А-а, да гренады весь вечер наверх стены таскали.

— Чего? — не понял Тимофей.

— Гренады. Ну бомбы такие, чтобы руками швырять, — пояснил Аникей.

— Руками? — удивился Тимофей.

— Ага, — кивнул Аникей. — Поджигаешь фитиль да швыряешь. А она на землю падает и, как фитиль догорит, взрывается и чугунными осколками всех вокруг сечет. Да ладно с ними, а вот я знаешь что тебе скажу… — Он сторожко огляделся и, придвинувшись к Тимофею, тихо спросил: — А знаешь, отчего крымчаки к Ельцу зело прут?

— Отчего ж?

Аникей приблизил свои губы к его уху и прошептал:

— А они думают, будто в Ельце вся казна царская схоронена.

Тимофей удивленно округлил глаза. И чего бы это? Откуда такой дикий слух пошел?

— То им люди, верные царю-батюшке, нарочно сказывали, — пояснил Аникей. — Которые с царева холопского полка. Первый еще под Изюмской, сказывают, сам им в руки отдался. Нарочно на охромевшего коня сел да и татарскому разъезду попался. И там сказывал, что на Руси по весне совсем неустроение приключилось. Многих городов разорение. Супротив царя-батюшки шибкое волнение. Потому царь-батюшка и решил казну схоронить в надежном месте. А поскольку из-за великого неустроения у него верных войск немного оказалось, он городовых стрельцов с Царева-Борисова, Белгорода и Оскола снял.

Тимофей понимающе кивнул. А ведь верно, крымчаки же, застав Царев-Борисов и остальные города и острожки покинутыми, чего подумают? Что все верно им пленник баял. Да и люди царевых посольств, что в Крыму и Истамбуле османском, тако ж всю зиму баяли. Кто ж послу верить будет, ежели все его люди совсем другое бают? Потому-то они к Ельцу скорей и кинулись. И тут Тимофей понял идею молодого государя и невольно восхитился. Ох и хитер царь-батюшка, ох и умен…

— Да только то еще не все, — продолжал между тем Аникей. — Потому как два дни назад еще трое верных людей крымскому разъезду нарочно попались. Уже с сумами, полными серебра. Баяли мне, рублей по десять счетом у каждого было. И должны они были говорить, что сбегли из Ельца, где действительно вся казна царская хранится, а в самом Ельце тоже неустроение случилось. Да такое, что даже ворота пожгли. — Аникей покачал головой. — Так что завтра надобно ждать басурман…