Слушая гонца, Тот чувствовал знакомое грызущее волнение, ощущение борьбы при связанных руках, которое становилось его обычным состоянием. Два года назад, когда прибыло известие о нападении на гарнизон в Кадете, он загорелся вести свои три тысячи туда. Шестью месяцами позже он хотел идти походом на Ливию, чтобы укрепить беспокойную границу. Ещё через год он умолял госпожу Шесу, чуть ли не ругался с ней из-за необходимости усиления пограничных гарнизонов. И вот уже два сообщения из Нубии за один месяц.

«Я должен опять пойти к ней, — думал он. — Настоять. Заставить её понять! Она не понимает таких вещей...»

Тот задавался вопросом, можно ли сделать так, чтобы она поняла их. Он боялся пробовать; в эти дни она была так напряжена, так раздражительна... а он сегодня уже успел рассердить её.

— Ты докладывал Её Сиятельству? — спросил он.

— Да, Ваше Величество. Она... мне показалось, не... не понимает... опасности положения, — запинаясь, сказал приезжий.

— Не говори «Величество», — прошипел брат, подталкивая его, — говори на плацу «Тьесу».

— Не важно, — коротко сказал Тот. В подобных случаях он спрашивал себя, имел ли значение любой титул. Он был Величеством, которое на самом деле не управляло, Командующим, не имевшим права командовать. Он смотрел вокруг, на лица солдат и начальников — молодой Макхет со страстным взором, Сехвед и его сводный брат Султан, двое верных представителей семейства благородных воинов, почти исчезнувших в Египте. Никто из этих солдат не обращался с ним как с мальчиком, но как с мужем среди мужей.

В какой-то миг с его губ чуть не сорвался приказ мужчины: собираться в поход, быть готовыми отправиться в Нубию на рассвете... Он стиснул зубы, чтобы сдержать эти слова. Забрать их назад позже будет ещё оскорбительнее, чем промолчать сейчас. Пожалуй, не слишком хорошо прозвучит: «Я выйду через шесть недель», — и тем более он не мог сказать: «Я выйду, если она мне позволит». Тот стоял молча, ощущая, как его шея заливается горячей краской. «Она должна позволить мне! — думал он. — На сей раз должна!»

— Я поговорю с ней сам, — сказал он. — Ждите здесь.

Когда он затаив дыхание шёл через садик, отделявший её апартаменты от Царских Покоев, Хатшепсут сидела перед туалетным столиком, рассматривая себя в серебряном зеркале с таким отсутствующим выражением, что он не мог не спросить себя, замечает ли она хотя бы своё отражение, пристально смотревшее на неё из зеркала.

— Госпожа Шесу... — позвал он.

Она вздрогнула, как если бы он закричал, и обернулась. Тут же она рассмеялась, подняла упавшую костяную палочку, которой перед этим красила веки, и опять обернулась к столу, деловито передвигая серебряные баночки с мазью и пузырьки духов.

— Клянусь бородой Птаха! Ты так тихо подкрался... Я уж подумала, что это хефт. Что ты тут делаешь в такое время?

— Мне нужно поговорить с вами. — Тот подошёл поближе, желая, чтобы она перестала двигать флаконы и посмотрела на него. — Госпожа Шесу, о гонце из Нубии.

— Ах, этот человек от Туро. Можешь не беспокоиться, Тот. Эти командующие в дальних гарнизонах... они всегда просят у фараона побольше золота, побольше войск...

— Но ведь это необходимо! Там бунтуют... это уже второе сообщение от Туро!

— Да, и он пошлёт ещё дюжину, прежде чем сам разберётся с делом, как ему положено. Туро просто хочет, чтобы фараон навестил его и помог развеять скуку этого несчастного места... А ты, мой дорогой мальчик, просто мечтаешь гордо маршировать во главе своих солдат, выкрикивать команды и красоваться перед войском! Ну, признайся, что это так...

Она со смехом взглянула на него, но Тот не засмеялся. Наоборот, он почувствовал, что краснеет от гнева.

— Вы всё время думаете, что я ребёнок, — сказал он. — Возможно. Но Туро — не ребёнок! Туро — закалённый командующий, ветеран, который тридцать лет служит на этом посту в Нубии, а до того участвовал в полудюжине кампаний. Такой человек знает, что говорит!

— Какая ерунда! Тот, пожалуйста, не спорь со мной из-за всяких пустяков. Я думаю о куда более важных вещах. И у меня совершенно нет времени для этих дурацких...

— Они не дурацкие! — воскликнул он. — Это не пустяки! И здесь я прав, а вы не правы!

— Тот! — Хатшепсут опустила костяную палочку и поднялась, повернувшись к нему.

Он сразу же почувствовал себя несчастным. Её голос сделался напряжённым — таким же, как утром в Зале приёмов, таким, каким казался всё последнее время, а на лице появилось выражение, которого он боялся больше всего. Даже мысль об ожидающих солдатах отступила на второй план перед пониманием того, что госпожа Шесу смотрит на него с холодной ненавистью.