Шрифт:
— Пойдём, пойдём, — сказала мать, вновь поворачивая его лицом к выходу.
В следующее мгновение ворота со стуком захлопнулись, и мать с сыном пошли через Большой двор к Покоям Красоты.
Они молча прошли по каменным плитам, настолько горячим, что босой Тот пританцовывал, миновали высокие расписные колонны (изображения и слова бежали вокруг колонны справа налево, так что красивая женщина, теленок и царский сокол всегда оказывались разрезанными пополам и мальчику никогда не удавалось увидеть изображение целиком, потому что он всегда очень поспешно проходил мимо), высокие двери, где стояли стражники (один жёсткий и надменный, как деревянная статуя, а другой хороший, который всегда хитро подмигивал ему), и по длинному коридору, с прохладным полом, окружённому стенами, окрашенными в солнечный цвет, подошли к покоям его матери.
— Входи и снимай свою сырую шенти, — сказала Исет, закрывая дверь. — Ноги тебе тоже нужно вымыть. Не понимаю, почему ты не можешь играть так, чтобы не изваляться в грязи с головы до ног! А теперь скажи мне, сегодня утром, когда ты проснулся, Ахби говорила над тобой заклинание?
— Нет, матушка.
— Аст! Эта девчонка! Кажется, фараон мог бы найти для меня надёжную, старательную рабыню...
Взгляд Тота упал на полку с игрушками в углу комнаты, откуда ему улыбался крокодил на верёвке: потянешь за верёвку, и он откроет пасть, отпустишь — захлопнет. Мальчик улыбнулся ему в ответ.
— ...Я скажу заклинание перед тем, как ты ляжешь спать. Невозможно быть чересчур осторожным, так мне только сегодня сказал волшебник Сата. Я купила у него для тебя подарок ко дню рождения, скоро ты его получишь. Ты не глядел в огонь сегодня утром?
— Нет, матушка.
— Ах какое счастье! Сегодня — седьмой день Тиби [76] . Если бы ты оказался рядом с огнём, то почувствовал бы злое влияние и стал бы болезненным на всю жизнь [77] .
76
Тиби — первый месяц сезона Всходов, в то время приходился на 25 ноября — 25 декабря.
77
...оказался рядом с огнём... — Дошедший до нашего времени календарь счастливых и несчастливых дней был составлен позднее описываемых событий — в годы царствования Рамсеса II (1314—1200 гг. до н.э.).
Слабый жалобный голос Исет зудел в ушах. Как всегда, она говорила о волшебниках, талисманах и микстурах, стоя на коленях рядом с Тотом, развязывая влажные и тугие узлы полотняной повязки, которая была его единственной одеждой. Он улавливал не больше половины её речей, не понимая таинственных вопросов, занимавших её ум. Он знал, что мать не ожидает от него ничего, кроме случайного «да» или «нет». Наконец упрямые узлы поддались, и она отбросила шенти в сторону.
— А теперь беги в ванную, и пусть Ахби отмоет твои ноги. Ах, как же я устала, я должна немного отдохнуть.
Тот голышом помчался к ванной, на бегу громко призывая Ахби. Крупная чёрная женщина со сросшимися на переносице бровями и большими руками цвета гвоздичного дерева появилась, как всегда, внезапно и тихо. Не говоря ни слова, она взяла кувшин с водой и вымыла его ноги, в то время как мальчик заново изучал расплывчатое бледное пятно на стене, точь-в-точь напоминавшее шакала с огромными ушами и высоко поднятым хвостом. Он не рассказывал об этом Ахби. Было бесполезно говорить ей что-либо, она никогда не отвечала.
Когда рабыня вытерла ему ноги, мальчик вышел в коридор — на этот раз гораздо медленнее, представляя себе, что волнистые линии, нарисованные на гладко утрамбованном глиняном полу, это действительно вода, а он лягушка, которая без промаха должна перескакивать с одного нарисованного листа лотоса на другой. Последний великолепный скачок он завершил, приземлившись на четыре точки уже в комнате, где его ждала мать. Она вздохнула и оторвала голову от спинки стула.
— Хорошо прошёл твой день рождения?
— Да, матушка. Яхмос... — Тот заколебался, а затем выпалил: — Яхмос вырезал мне лодочку!
— Да ну! И что это за лодочка?
Мальчик открыл было рот, чтобы высказать всё своё восхищение, но что-то удержало его.
— О, просто лодочка, — сказал он. На самом деле ему не хотелось рассказывать матери о своей чудесной лодке.
Даже не заметив, что сын уклонился от ответа, она встала и подошла к сундуку с одеждой.
— Думаю, теперь ты не дашь мне покоя, пока я не отдам тебе свой подарок.
— И что это, матушка? — поспешно спросил Тот и следом за ней подошёл к сундуку, ощущая вину от того, что забыл спросить о её подарке.
— Что-то куда более полезное, чем дурацкая игрушка, — строго сказала она.
Тот неловко улыбнулся, довольный тем, что не рассказал ей о лодочке.
— Можно мне его посмотреть?
— Да, можно. В моём подарке зелёный — для силы, а Глаз — для здоровья. — Она развернула полотно, достала длинный льняной шнурок, которым был обмотан изящно вырезанный из зелёного нефрита Глаз Гора [78] , и привязала амулет к его запястью так, чтобы Глаз оказался там, где слабо просвечивали вены. — Ну вот. Разве ты не чувствуешь, как в тебя вливается сипа?
78
Глаз Гора — Гор пожертвовал своим глазом, чтобы оживить Осириса (см. прим. 16.). Изображение глаза Гора должно было устрашить злых духов.