Геласий повторил молитву еще раз, потом еще и еще. Дыхание у жреца стало замедленным, глубоким и ровным. Веки опустились, но Крисп почему-то был уверен, что жрец прекрасно осознает, что происходит в нем и вовне. И тут, без предупреждения, Геласий нагнулся и схватил Фостия за раненое плечо.

Хватка жреца была отнюдь не нежной. Крисп ожидал, что отец вскрикнет от такого грубого обращения, но Фостий лежал спокойно, погруженный в лихорадочную дрему. Геласий перестал молиться вслух, хотя дышать продолжал все в том же ритме.

Крисп перевел взгляд с сосредоточенного лица жреца на его руки и рану под ними. И вдруг почувствовал, как волоски на собственных руках и на затылке встают от благоговения дыбом: прямо на его глазах эта зияющая, полная гноем дыра начала закрываться.

Когда от нее остался лишь тоненький бледный шрам, Геласий отнял руки от плеча больного. Целительный поток, переливавшийся из него в Криспова отца, иссяк с почти слышимой внезапностью.

Геласий попытался встать – и зашатался, точно ощущая силу этого разъединения.

– Вина, – прохрипел он. – Я устал.

Только тут до Криспа дошло, как много энергии выкачало из Геласия исцеление. Он понимал, что должен броситься выполнять просьбу жреца, но не мог – по крайней мере, сразу. Он не сводил глаз с отца. Фостий встретился с ним взглядом, и это был осмысленный взгляд.

– Принеси ему вина, сынок, – сказал Фостий, – а заодно и мне немножко.

– Да, пап, конечно. Прошу прощения, святой отец.

Крисп был рад тому, что может заняться поиском чистых чашек и бурдюка с лучшим вином: это означало, что никто не увидит слез, бегущих у него по щекам.

– Благослови тебя Фос, сынок, – сказал Геласий. Хотя вино и вернуло какую-то краску его лицу, двигался он по-прежнему с трудом, словно постарел на двадцать лет за те несколько минут, что потребовались для исцеления Фостия. Увидав озабоченную мину Криспа, жрец выдавил сухой смешок:

– Я не так слаб, как кажется. Хороший обед и глубокий сон – и все будет в порядке. Но даже не отдыхая, я мог бы сейчас вылечить еще одного больного, а то и двух без особого ущерба для себя.

Онемев от нахлынувших чувств, Крисп только кивнул.

– Хвала Фосу за то, что вы оказались тут и исцелили меня, святой отец, – проговорил отец Криспа. – Примите мою благодарность. – Он повернул голову, чтобы взглянуть на свое плечо и на рану, которая казалась теперь шрамом пятилетней давности. – Ну разве это не чудо? – сказал он, не обращаясь ни к кому в отдельности.

А потом встал, куда более легко, чем Геласий. Они вместе вышли на залитую солнцем улицу. Соседи, увидав Фостия здоровым, радостно загомонили.

– Какая жалость! Таце была бы такой аппетитной вдовушкой! – крикнул кто-то, и все рассмеялись, а Фостий – громче всех.

Крисп вышел следом за ними. Пока односельчане толпились вокруг его отца, Идалк кивком подозвал его к себе. Ветеран разговаривал с командиром видесских кавалеристов.

– Я кое-что рассказал этому господину – его зовут Манганий о тебе, – заявил Идалк. – Он говорит…

– Давай я сам ему скажу, – оборвал ветерана Манганий. – Судя по отзывам твоих односельчан, ты, Крисп, – тебя ведь так зовут, верно? – мог бы стать неплохим солдатом в армии императора. Я даже готов предложить тебе… хм-м… вознаграждение в пять золотых, если ты отправишься с нами в Имброс, не откладывая.

Крисп без колебаний покачал головой.

– Мое место здесь, господин, особенно теперь, когда благодаря вашей доброте и чудесному целительному дару Геласия мой отец вернулся к жизни.

– Воля твоя, юноша, – сказал Манганий. И оба они с Идалком вздохнули.

Однажды, вернувшись с поля жарким летним вечером, Крисп увидал кучку деревенских женщин, в том числе свою мать и сестер, обступивших коробейника, который демонстрировал коллекцию медных котелков.

– Ей-ей, они прослужат вам всю жизнь, дамы! Лед меня побери, если вру! – приговаривал торговец.

Он стукнул по котлу своим посохом. Женщины аж подскочили от звона. Коробейник поднял котелок:

– Видали? Ни единой вмятинки! Сработаны на совесть, как я уже сказал. Не то что дешевые поделки лудильщиков, которых в наши дни развелось как собак. И не так уж дорого, кстати. Я прошу за них всего три серебряных монеты, восьмую часть золотой…

Крисп помахал Евдокии, но она его не заметила. Ее, как и всех остальных, заворожила болтовня разносчика. Крисп, слегка обиженный, пошел дальше. Он до сих пор не мог привыкнуть к отсутствию Евдокии в доме, хотя она вышла замуж за Домока год назад. Ей уже исполнилось восемнадцать, но Криспу приходилось делать над собой усилие, чтобы не думать о ней как о маленькой девочке.