Фортвежскую деревню, где стояло на квартирах его отделение, Леудаст покинул без малейшего сожаления. С того дня, когда он и его товарищи расстреляли старосту и его жену, местные жители не чинили вреда ункерлантским солдатам, но ненависть фортвежцев к его соотечественникам от этого не уменьшилась.

Подобно тому, как сливаются в могучую реку ручьи, потоки, речушки, так и разбросанные по сельским квартирам отделения и взводы ункерлантской армии сливались в полки, бригады, дивизии, и неостановимый сланцево-серый поток катился к границе с альгарвейской частью Фортвега. При виде каждого эскадрона кавалерии, конной или единорожьей, что взбивал в пыль недавно просохшие дороги, Леудаст улыбался и довольно кивал. При виде каждого отделения бегемотов, что попадалось на пути, он едва сдерживал приветственный крик и мечтал только, чтобы огромных зверей встречалось побольше.

В полях по обочинам дорог фортвежские крестьяне пахали и сеяли – они делали так веками с тех пор, как их племя вытеснило по большей части кауниан, оставшихся в изоляции, когда нашествие альгарвейцев с дальнего юга разрушило древнюю империю. Фортвежские крестьяне, как могли, делали вид, что не замечают шагающих мимо ункерлантских пехотинцев, – так же, как на востоке, за рубежом, их сородичи отворачивали взгляд от марширующих на запад рыжеволосых солдат.

– В моей родной деревне сейчас тоже пора сева, – заметил Леудаст сержанту Магнульфу. Он потянул носом воздух и вздохнул жалобно. – Нет ничего лучше весеннего ветерка, а? Даже пахнет зелено– понимаешь, о чем я? – словно одним запахом можно урожай вырастить, ни тебе пахать, ни навоз разбрасывать…

– А то я не чую! – Магнульф закатил глаза. – Моя родная деревня стоит намного южней – вообще-то говоря, в паре дней пути от нашего берега реки Гифгорн, а по ту сторону Гифгорна народ себя мнит в первую голову грельцерами, а ункерлантцами – только когда удосужатся вспомнить о Коронном союзе. Там, поди, до сих пор снега лежат, а если нет, так, небось, распутица. Просохнет земля, и начинаешь пуп рвать. Не до всякой ерунды, вроде того, чтобы воздухом питаться.

– Я же не говорю, что правда так можно! – запротестовал Леудаст. – Говорю, запах этакий… а ну тебя!

Магнульф, как любой сержант, достойный своих нашивок, от природы неспособен был распознать оборот речи. А вот грубую шутку он мог разглядеть везде. Вот и сейчас он расхохотался, указывая на отряд ункерлантских кавалеристов, проскакавших по свежевспаханному полю какого-то фортвежца.

– О-хох-хо! Теперь злосчастному кошкину сыну все заново переделывать! Хо-хо!

Леудаст тоже фыркнул; несчастья фортвежского землепашца его не трогали.

– Хотел бы я, чтобы не единороги это были, а бегемоты, – заметил он.

– Да, было б здорово, – согласился Магнульф с ухмылкой. – Вот ямины бы за ними остались!

Леудаст мечтал видеть вокруг побольше бегемотов вовсе не по этой причине. На протяжении всей фортвежской кампании и позже, в сокрушительных победах над Валмиерой и Елгавой, бегемоты играли ключевую роль в действиях альгарвейцев. Об этом твердили все. Прошлым летом и осенью Леудаст немало времени провел на учениях, где вражеских бегемотов изображали старые клячи. И чем больше огромных чудовищ с ункерлантскими экипажами на спинах встречалось ему, тем спокойней на сердце было у солдата.

На ходу капрал поглядывал в небо и склонял голову к плечу, прислушиваясь, не разнесутся ли в вышине хриплые крики драконов. Крылатых ящеров, как и бегемотов, он видел немало, но меньше, чем хотелось бы.

– Скажи спасибо, что драконы не налетают с востока, – намекнул сержант, когда Леудаст сказал ему об этом. – Мы слишком близко подошли к границе. Будем надеяться, что застанем рыжиков врасплох.

– Будем надеяться, – повторил Леудаст не слишком несчастным, как он надеялся, голосом. – До сих пор это никому не удавалось.

Магнульф сплюнул в грязь.

– Они надевают башмаки по одному, как и мы. Не забывай, – он пихнул Леудаста локтем, – будь они такими великими воителями, как думают, разве продули бы Шестилетнюю войну? Ну что, прав я?

– Правы, сержант, где тут спорить.

Леудаст двинулся дальше. На душе у него стало полегче – немного. Спина болела. Ноги болели. Солдату отчаянно хотелось, чтобы печатники конунга Свеммеля никогда не заглянули в его деревню. В последнее время ему часто этого хотелось. Отчего – силы горние ведают, потому что проку от таких желаний не было никакого.

В тот вечер полк остановился лагерем в поле. Фортвежцам из соседней деревни придется поутру заново перепахивать землю – и заниматься тем же самым всякий раз после того, как на восток проследует очередное подразделение ункерлантской армии. Леудаст не страдал бессонницей из-за приключившегося с ними несчастья или оттого, что в котлах на полевой кухне откуда-то взялись куры и барашки. Леудаст вообще бессонницей не страдал. Едва убедившись вместе с сержантом, что отделение заняло положенное место и дезертиров не нашлось, капрал завернулся в одеяло и тут же задремал. Проснуться он собирался не раньше, чем в глаза ему заглянет встающее солнце.