– Как Фос озаряет нас своими лучами, – объявил Бальзамон, – так пусть и благодать его коснется тебя вместе с этим маслом.

– Да будет так, – серьезно сказал Туризин.

Все еще держа корону в левой руке, Бальзамон коснулся головы Туризина. Он произносил слова молитвы видессиан, толпа многократно усиливала и множила их, повторяя за ним:

– Мы благословляем тебя, Фос, Повелитель Правды и Добра, великий защитник и покровитель, простирающий свою длань над нашими головами и глядящий на нас с милосердием. Ты следишь за тем, чтобы добро всегда побеждало. Пусть же вечно будет длиться твое могущество и сила.

– Аминь, – закончил он молитву.

Марк услышал, как намдалени добавил:

– И за это мы заложим наши собственные души.

Аптранд произнес эти слова твердо, но Дракс промолчал. Скаурус удивленно посмотрел на него – неужели барон принял веру Империи? Он видел как губы Дракса беззвучно повторяют те же слова, и подумал, почему барон делает это: из вежливости к патриарху, из чувства повиновения? Всеобщий «аминь», к счастью, затопил эти проявления ереси, не хватало еще испортить коронацию религиозной склокой, подумал Марк.

Бальзамон поднял корону – обруч из чистого золота, украшенный сапфирами, жемчугом и рубинами – и возложил ее на склоненную голову Туризина Гавраса поверх первой, возложенной Зигабеносом. Толпа внизу глубоко вздохнула. Коронация свершилась. Новый Автократор правил теперь Видессосом. Шепот быстро стих, и народ приготовился слушать речь Бальзамона.

Перед тем как заговорить, патриарх выдержал паузу.

– Итак, друзья мои, мы сделали ошибку, но, к счастью, сумели ее исправить. Престол – это всего лишь несколько позолоченных досок, покрытых бархатом, но сказано ведь, что он возвышает и делает повелителем любого, кто сидит на нем. Престол обладает магией еще более могущественной, чем та, которую изучают в Академии. Так гласят древние манускрипты, хотя, садясь на мой собственный престол, я этого не ощущаю. – Он слегка поднял одну из своих густых бровей, как бы намекая слушателям, чтобы они не отнеслись слишком серьезно к его последним словам. – Но иногда приходится выбирать – не между злом и добром, а между злом и злом, еще более худшим. Без Автократора, каким бы он ни был, Империя оказалась бы подобием тела, лишенного головы.

Марк вспомнил о жуткой смерти Маврикиоса и содрогнулся Он пришел сюда из республиканского Рима и сильно сомневался в правоте патриарха, но Видессос, напомнил себе трибун, был Империей достаточно долгое время, чтобы все его жители уверовали в необходимость императорской власти.

– Когда новый Император садится на трон, всегда появляется надежда, независимо от того, насколько неуклюж новый повелитель, – продолжал Бальзамон – Ведь советники могут стать его мозгом, помочь ему в управлении страной и таким образом придать форму тому, что без них было бы пустым местом.

– Фосу хорошо известно, что у Ортайяса нет своих мозгов! – выкрикнул кто-то в толпе.

Все громко засмеялись. Марк тоже хмыкнул, понимая, что Бальзамон идет по лезвию ножа, пытаясь оправдать перед народом свои действия – и, что еще более важно, стремясь обелить себя в глазах Туризина Гавраса.

Патриарх вернулся к своей аналогии:

– Но в этом мозгу была опухоль, разъедающая его, и я поздно узнал а ней. Но, к счастью, не слишком поздно. Мы попытались исправить сделанную ошибку, и плоды этих трудов перед нами.

Он повернулся к Туризину, поклонился и прошептал:

– Теперь твоя очередь.

С вежливой улыбкой Император посмотрел поверх толпы.

– Несмотря на все свои красивые речи, Ортайяс Сфранцез знает о войне только одно: как убегать с поля боя, а о власти – только то, как украсть ее, пока законный повелитель отсутствует. Если бы Сфранцез оставался на престоле еще хотя бы несколько лет, то даже старый Стробилос показался бы вам в сравнении с ним прекрасным человеком. В том случае, разумеется, если проклятые казды не захватили бы город, что представляется мне значительно более вероятным.

Туризин не был прирожденным оратором, и речи его не отличались красотой. Как и Маврикиос, он говорил прямо и просто, как привык говорить в походах и сражениях. Для жителей столицы, слышавших немало длинных и продуманных речей, это, однако, было непривычным и дало положительный эффект.

– Я не стану давать вам много обещаний, – продолжал он. – Мы сидим сейчас в большой куче грязи. Я сделаю все, что смогу, чтобы вытащить нас оттуда в целости и сохранности. Но я скажу вам вот что, и пусть Фос услышит мои слова, – вам не придется бранить меня всякий раз, когда вы увидите мое лицо на золотой монете.

Это обещание вызвало громкие рукоплескания. Скверные золотые монеты Ортайяса не принесли юному Сфранцезу всенародной любви. Скаурус, однако, подумал о том, что Туризину трудно будет выполнить свое обещание. Если чиновники, чернильные души Видессоса, обладавшие огромной властью, не сумели сделать качество императорских денег высоким, то как сделает это обыкновенный солдат, каким в действительности был Гаврас?

– И еще одно, последнее, – сказал Император. – Я знаю, что вначале город принял Ортайяса за неимением ничего лучшего, а потом вы шли за ним по принуждению, поскольку у него были солдаты. Хорошо. Я не желаю слушать тех, кто станет обвинять людей, поддерживавших не того, кого «нужно».